От Сталинграда до Берлина. Воспоминания командующего - Василий Чуйков

Противник бежал без оглядки. Город Елабуга был оставлен им без боя. Он не мог его оборонять, так как наши наступающие части во взаимодействии с речной флотилией П.И. Смирнова брали город в кольцо. Задержись белогвардейцы в городе, они были бы окружены и разбиты. В Елабугу вошли 39, 40 и 43-й полки и десантный отряд Кожанова.

После взятия Елабуги 28-я дивизия выходила на оперативный простор, охватывая фланг противника и угрожая его тылам. Разрыв между 5-й и 2-й армиями сократился, взаимодействие между ними восстановилось. Фронт врага затрещал, что немедленно отразилось на его тылах. Рабочие Урала, труженики Сибири под руководством коммунистического подполья смелее и решительнее повели борьбу против Колчака.

Преданность революции, партии Ленина, героизм, проявленные бойцами в эти дни, останутся в моей памяти на долгие времена.

Меня долго везли на телеге. Довольно часто я просыпался от сильных толчков на колдобинах. В голове шумело, меня бросало то в жар, то в холод.

В полное сознание пришел лишь в Мамадыше. Около моей койки стоял полковой врач Хмелев, проверял пульс. Светлорыжая бородка клинышком, голубые глаза.

— Сейчас уже все обстоит благополучно, — сказал он. — Большая потеря крови. Надо полежать несколько дней.

Но мне не лежалось. От нечего делать перебираю кучу газет.

…Правительства главных империалистических держав — Америки, Англии, Франции, Японии и других — решили морально и материально поддержать Колчака, признав его Верховным правителем России. После победы над Германией в Первой мировой войне, за месяц с небольшим до подписания Версальского мирного договора, Верховный совет союзников, обсудив «русский вопрос», решил усилить помощь белогвардейским армиям Колчака. 26 мая была послана нота Колчаку об условиях его признания Верховным правителем России. Ноту подписали с американской стороны Вильсон, от Англии — Ллойд Джордж, от Франции — Клемансо, от Италии — Орланди, от Японии — Сайондзи. В ноте говорилось, что эти государства намерены помочь правительству адмирала Колчака и тем, кто с ним объединился, амуницией, снабжением и боеприпасами.

Взамен выдвигались условия: созыв Учредительного собрания после взятия Москвы; признание независимости Финляндии и Польши; при невозможности урегулировать отношения между Россией, Латвией, Эстонией и Литвой, а также закавказскими и некоторыми другими буржуазно-националистическими правительствами передать этот вопрос в Лигу Наций; признание за мирной конференцией права определить судьбу Бессарабии и, главное, признание Колчаком царских долгов иностранным государствам…

Надоело читать, вспомнил полк.

Трое суток постельного режима показались мне вечностью. Впрочем, к исходу третьих суток я уже переправился через Вятку и оказался в Елабуге.

О своем решении вернуться в полк я обязан был доложить Азину. Патрули подсказали, что начдив два часа назад вернулся с передовой и остановился в доме священника.

Подхожу к калитке. Из окна через палисадник донесся гневный голос Азина. Он, видимо, кого-то крепко пробирал. Я с опаской подумал: стоит ли в такой момент показываться ему на глаза? Потом сам себе не будешь рад… И все же решил зайти. Вхожу. В прихожей никого нет. Останавливаюсь на пороге в горницу. Азин один. Взглянув на мою перебинтованную, висящую на ремне руку, он притих, затем быстро подошел ко мне, обнял:

— Вернулся? — и, не дожидаясь ответа, снова сжал меня в своих крепких объятиях. — Молодец. И полк твой стал… бронированный.

В ту пору бронированными назывались самые боеспособные части. В устах Азина это прозвучало как оценка, как признание, что отныне 40-й полк вошел в число заслуженных частей 28-й дивизии.

Затем Азин, повысив голос, продолжал высказывать прерванные моим приходом мысли:

— Ты понимаешь, что происходит… Пусть поп со своей попадьей бегут к белогвардейцам! Но почему церковный староста и даже сторож сбежали к белым? Неужели и они считают себя буржуями?!

— Может быть, это тот самый поп, который под Мурзихой вел белогвардейских солдат в атаку? — напомнил я. — И если он жил в этом доме, то сюда не вернется.

Разузнав у Азина, как скорее найти свой полк, я тотчас же выехал на тракт Елабуга — Сарапул.

Проезжая по знакомым местам, где всего несколько дней назад проходил фронт, я видел, как возвращалась сюда мирная жизнь. Крестьяне пахали землю. На лугах и выгонах паслись коровы, овцы… Чувствовалось, что население спокойно. Оно верит в силу Красной армии и надеется, что белые сюда уже никогда не вернутся.

Свой полк нагнал вечером в деревне Ажбахтино, в 35 километрах западнее Сарапула.

Штаб расположился в школе. В освещенном окне увидел множество людей, сидящих в одном большом классе. Там шло полковое партийное собрание. С понятным волнением переступил порог. В президиуме — Денисов, Горбунов, Федотов, Гурьянов и Андриянов. Заканчивалось обсуждение вопроса о международном положении, без чего, как правило, партсобрания тогда не проходили. Чтобы не прерывать докладчика, тихонько сел с краю, радуясь своему возвращению, тому, что я опять вместе с боевыми, настоящими друзьями…

Сразу же после собрания коммунисты разошлись по подразделениям. Это было уже утром 2 июня 1919 года. Разъезды разведчиков выдвинулись вперед до рассвета. За ними авангард — 3-й батальон. К четырем часам утра тронулись главные силы полка, и для меня снова началась та самая жизнь, без которой я не мыслил своего существования.

Все красноармейцы знали, что в этот день мы должны взять Сарапул. Мы с Денисовым находились в авангардном, 3-м батальоне.

К семи часам утра подошли к деревне Юрино. Здесь конная разведка предупредила нас, что впереди — каппелевский полк, около полутора тысяч штыков и сабель. Они изготовились к атаке и идут на нас.

Как потом выяснилось, перед нами действительно был особый полк генерала Каппеля — отборные вояки, сынки зажиточного казачества. Их называли «бессмертниками».

Послав связных в батальоны с предупреждением о «бессмертниках», мы решили встретить каппелевцев по-своему: авангардный батальон завязывает огневой бой на прежнем направлении, а 1-й батальон из главных сил развертывается на восточной окраине деревни Юрино для решительного удара с фланга.

Артиллерийская батарея стала на западной окраине деревни. Отсюда была хорошая видимость в сторону противника километра на три-четыре. Командирам и красноармейцам было приказано идти в контратаку лишь после того, как наша артиллерия откроет огонь.

Я оставался при командире батареи. Комиссар Денисов — с 1-м батальоном, который развертывался левее села.

И вот показались цепи белогвардейцев. В центре шла пехота, на флангах — кавалерийские подразделения. Командир батареи собрался было открыть огонь, но я остановил его:

— Погоди!

План был прост: подпустить белогвардейцев поближе, ошпарить их картечью, а затем перейти в атаку.

Я не пожалел, что остался при батарее. Когда белогвардейские цепи сблизились с нашими примерно метров на триста и открыли огонь, тогда дал команду артиллеристам: