От Сталинграда до Берлина. Воспоминания командующего - Василий Чуйков

— Начинай!

Залпы прямой наводкой сделали свое дело — каждый снаряд ложился в самую гущу цепей врага. Наши батальоны тут же поднялись. Это было так неожиданно для каппелевцев, что они, не приняв боя, повернули обратно. Драпали они отменно: на дороге остались не только винтовки, цинки с патронами, но и сапоги — босиком ведь бежать легче. Нагнать мы их не могли.

Достигнув поселка Сигаево, 3-й батальон был повернут на юго-восток, чтобы захватить село Усть-Сарапулка, в то время как главные силы вместе с 28-м кавалерийским полком почти без боя заняли Сарапул.

Каппелевские «бессмертники» даже не попытались оборонять этот город.

Жители Сарапула встретили нас радостно. За время короткого пребывания под властью колчаковцев они узнали, что несет трудовому народу белая гвардия — плетки, виселицы, расстрелы…

Некоторое время спустя к поселку Усть-Сарапулка течением прибило к берегу горящую баржу. Это был белогвардейский «плавающий крематорий». В нем в запертых трюмах находились сотни борцов за советскую власть. Днем 3 июня по Каме вниз по течению проплыли два плота с виселицами. На первом плоту было четыре, на втором — пять повешенных…

Выйдя на берег Камы, мы еще не знали, что ниже, в районе Николо-Березовки, оставалась колчаковская речная флотилия. Рано утром 3 июня эта флотилия в составе 12 пароходов подошла к Усть-Сарапулке. Наблюдатели приняли ее за свою. Наша батарея открыла огонь только тогда, когда колчаковцы буквально засыпали деревню снарядами. Вспыхнули пожары. Но красноармейцы и командиры самоотверженно боролись с огнем. Сгорел только один дом. Несмотря на неожиданность нападения, артиллеристам удалось потопить колчаковский пароход.

В Сарапуле произошло почти то же самое. Колчаковская флотилия первая открыла огонь по городу. Она била по жилым домам, по спящим горожанам. Мы потопили еще два парохода.

И вот флотилия Колчака, потеряв три боевые единицы, отошла на север, к Перми, и больше не появлялась. После этого в Сарапуле установилась мирная жизнь. Площади и клубы заполнила молодежь, перед которой с концертами выступали наши красноармейцы. Кстати, в нашем полку было много талантливых исполнителей народных песен, цирковых номеров и клоунады. Они умели хорошо повеселить и посмешить зрителей. Вместо публичных издевательств, которыми занимались здесь «бессмертники» генерала Каппеля, наши командиры и красноармейцы устраивали для жителей города вечера отдыха и танцы под духовой оркестр. Молодые люди буквально осаждали штаб с заявлениями о добровольном вступлении в ряды Красной армии.

К вечеру 12 сентября мы подъехали к переправе в Красной Слободе. На моторный паром погружен танк Т-34, готовят к погрузке второй танк. Мою машину не пускают. Пришлось предъявить документы командующего 62-й армией.

Мне представился заместитель командира танкового корпуса по технической части.

Я попросил его обрисовать обстановку в его соединении.

— Вчера к вечеру, — доложил он, — в корпусе было около сорока танков, из них только половина на ходу, остальные подбиты, но используются как неподвижные огневые точки.

Наш паром огибает с севера песчаную косу острова Голодный и направляется к центральной пристани. Изредка на воде рвутся снаряды. Огонь не прицельный. Не опасно. Приближаемся к берегу. Издали видно, как при подходе нашего парома пристань заполняется народом. Из щелей, воронок и укрытий выносят раненых, появляются люди с узлами и чемоданами. Все они до подхода парома спасались от огня в щелях, ямах, воронках от бомб.

На закопченных лицах засохшие полосы грязи — слезы смешались с пылью. Дети, измученные жаждой и голодом, тянутся к воде… Сердце сжимается, к горлу подступает комок горечи.

Наша машина соскользнула с парома. Мне сообщили в штабе фронта, что штаб 62-й армии находится в балке реки Царица, неподалеку от ее устья.

Улицы города мертвы. Ни одной зеленой ветки на деревьях — все погибло в огне пожаров. От деревянных домов остались только кучи золы, торчат печные трубы. Многие каменные дома — обгорелые, без окон и дверей, с провалившимися перекрытиями. Изредка попадаются уцелевшие здания. В них копошатся люди, вытаскивают узлы, самовары, посуду, все несут к пристани.

Мы проехали по берегу Волги вдоль железной дороги до устья Царицы, затем по балке до Астраханского моста, но командного пункта не нашли. Темнело.

Недалеко от вокзала встретили комиссара саперной части. Радость: комиссар знает, где командный пункт армии. Он и проводил нас до подножия Мамаева кургана.

Оставив машину, на курган поднялся пешком, цепляясь в темноте за кусты, за какие-то колючки. Наконец долгожданный окрик часового:

— Стой! Кто идет?

Командный пункт. Овраг, свежевырытые щели, блиндажи. Мамаев курган! Мог ли я тогда предполагать, что он станет местом высшего напряжения боев за Сталинград, что здесь, на этом клочке, не останется ни одного живого места, не перекопанного взрывами снарядов и авиабомб?

Вот и блиндаж начальника штаба армии генерал-майора Николая Ивановича Крылова.

До этого мы с ним не встречались и не были знакомы. Я знал, правда, что он был одним из руководителей обороны Одессы и Севастополя. Встреча на дорогах войны. Как много было и у меня и у него таких встреч! Встретились, разошлись. А эта встреча была на всю жизнь, до самого того скорбного часа, когда довелось мне проводить самого родного и дорогого моего друга, которого подарила мне моя долгая жизнь, Николая Ивановича, Маршала Советского Союза, командующего Ракетными войсками стратегического назначения, в его последний путь — на Красную площадь. Дружба наша была скреплена не только боями за Сталинград, не только тем, что мы рядом провели много дней и ночей под огнем врага, но и общей горечью утраты наших боевых товарищей.

А тогда? Тогда мы еще не знали друг друга и не знали, сойдемся ли характерами.

Блиндаж Крылова. Это и не блиндаж в строгом смысле слова. Широкая щель, прикрытая хворостом и соломой. Поверх хвороста и соломы 10–20 сантиметров земляной насыпи. По одну сторону щели — земляная лавка, по другую сторону — земляная постель и земляной стол. Перекрытие содрогается от взрывов снарядов. Немцы уже обстреливают город и курган. Методический обстрел по площадям, еще не по целям. На столе разложены карты. На них сыплется земля.

В блиндаже двое: генерал Крылов с телефонной трубкой в руке и дежурная телефонистка Елена Бакаревич, голубоглазая девушка лет восемнадцати. Крылов с кем-то резко разговаривает. Его голос звучит твердо, громко, рассерженно. Бакаревич сидит у входа с двумя телефонными трубками в руках и кому-то отвечает:

— Занят по другому телефону.

Я достаю документ и кладу его перед Крыловым. Не прекращая отчитывать кого-то, он пробегает бумагу глазами, потом заканчивает разговор, и мы здороваемся. При скудном свете коптилки вижу энергичное, суровое и в то же время приятное лицо.