Кровь дракона - Денис Чекалов
Шрифт:
Интервал:
Между тем связанного Петра, имеющего возможность только шаги делать малые, толчками направляли в темницу посреди толпы, привлеченной происшествием. Взгляд кожевенника среди сливающейся людской массы выхватывал то смеющееся лицо, то тупо-внимательное, без проблеска мысли в глазах, то странно торжествующее. Последних было немало, торжество свое открыто не показывали, лишь огонек его светился в странно одинаковых глазах под полуопущенными веками. Но неожиданно выхватил Петр из толпы лицо богато одетого боярина, лицо сумрачное, которое тщилось скрыть неодобрение ко всему происходящему — но не только с ним, как подумалось Петру, а недовольство чем-то более серьезным и могущественным, против которого открыто не пойдешь.
Понял Петр, что опрометчиво пошел он к царю. Прежде надо было найти союзников, обстановку разузнать, а ежели царь на стороне противной, то и действовать следовало по-другому. Тем более, что не могут все бояре как Воротынский быть.
Не скрываясь, но и вперед не выступая, наблюдал за Петром другой боярин, высокий, в сафьяновых сапогах, расшитом золотом кафтане с меховой опушкой. С нездорово бледным лицом, опушенным редкой темной бородой, разделяемой на несколько частей седыми прядями. Глаза, отдававшие в желтизну, прикрытые тяжелыми веками без ресниц, были сведены близко к тонкому длинному носу, под которым вдруг капризно выступали неожиданно пухлые, почти девичьи губы.
Хоть и не выпячивался боярин из толпы, однако одного еле заметного знака, поданного воеводе, было достаточно для того, чтобы привлечь его внимание. Заставить быстро подойти, с выражением на лице вопросительным, ожидающим приказаний. После нескольких слов боярина, сказанных тихим голосом, слышным только старому ратнику, последний отступил в удивлении.
Видно было, что он пытается переспросить распоряжение, даже осторожно выразить свое несогласие, но чуть приподнятая бровь над внезапно посуровевшими глазами боярина пресекла все возражения.
Подойдя к Петру, чувствуя себя повторно униженным, воевода сумрачно произнес, обращаясь к страже:
— Отпустите его. Пусть Бога молит за добрых бояр, которых он оклеветал. Один из них пожалел дурака неотесанного да пьяного, велел отпустить.
А затем уже Петру тихо молвил, сдерживая гнев и не желая еще боле рассердить боярина несогласием с его приказом:
— Иди. Я поставлен волю боярскую выполнять. Но помни, встретишься мне еще раз — пожалеешь. Боярина рядом не будет, а я тебе супостатства твоего не спущу.
Петра развязали, шапка его была затоптана и поднимать ее он не стал. Рукава кожуха полуоторвались, он весь был изгваздан в мокром снеге, смешанном с грязью, представляя картину жалкую, но опровергаемую выражением лица его, спокойного, несломленного, выражающего твердость и отвагу. Сам к таким не относился, и других презирал людей, кто при неудачах в тряпку превращается, да винит в них кого другого, только не свое неумение или поспешность, непродуманность действий, как это случилось с ним.
Попервам ошеломленный, как дело обернулось, теперь Петр опомнился, признавая свою неправоту не в целях, а в действиях, какими желал их добиться. Единственным желанием осталось вернуться поскорее домой, чтобы обдумать случившееся и определить свой дальнейший путь. Он поклонился воеводе, не обращая внимания на слова его, не поблагодарил боярина, поскольку не видел его и не заметил переговоры с ним воеводы, и быстрыми шагами направился к дороге, ведущей к дому.
Боярин, велевший отпустить Петра, задумчиво наблюдал, как тот пробирается сквозь расступающуюся толпу. Когда кожевенник скрылся, к князю подошел Воротынский, хоронившийся до поры за людскими спинами. Он не желал быть узнанным ни Петром, ни старым ратником. Воротынский спросил с удивлением и недовольством:
— Зачем ты отпустил ремесленника? Он был на мельнице, говорил с Пантелеймоном, узнал, кем тот действительно является. Кожевенник укрепился в своих подозрениях по отношению ко мне, к Воротынскому. Как можно освободить человека, который знает так много? По собственной глупости он мог очутиться в каземате и никто бы не нашел его там, пока не сгинул бы окончательно со света.
Усмехнувшись в ответ, первый боярин сказал:
— Пусть идет. Теперь, когда его затея провалилась, он — человек, народом уважаемый, — везде будет говорить о злодейских боярах, на которых сам царь опирается. А речь его может быть убедительна, ты сам слышал. Если правильно поведет ее — то и дурак-воевода прислушается. Так и в народе — сначала не поверят, затем будут сомневаться, зато потом, раз от разу слушая Петра, а он не остановится, не таков, чтобы сдаться, примут все им рассказанное за правду. Тут и мы, бояре, с прихвостнями нашими поможем слухам расползтись, правду ремесленника приукрашивая выдумками пугающими, царя порочащими, представляя его первым из нечисти зачинщиком. Смерть Петра бесполезна для нас, а жизнь пока еще пригодится.
* * *
Петр воротился домой, коротко рассказал жене о происшедших событиях, строго наказав быть осторожной в речах, не показываться на глаза Воротынскому и свите его, вести, по возможности, жизнь уединенную.
— Объяснить не могу, но сердцем чую, что странное происходит в Москве. Зреет что-то, люди диковинные появились, вроде и на Божьи создания непохожие. Когда вели меня в каземат, стояли такие в толпе, числом много, лицом и одежей похожи на всех, но как будто рвется личина иная из-под людской, а какая — не определить. Укрепился я в мысли о бесовстве, охватившем бояр и их приспешников, да что делать, не знаю. Поговорю с Потапом, не дурак ведь, только с пути от горя сбился.
Зайдя вечером к Потапу, нашел его в обычном состоянии смутном, от всего отгородившегося. Но все же не так был пьян, чтобы не понимать речи Петра, к концу которых и вовсе протрезвел.
— Знаешь сам, Петр, в бесовстве бояр был я уверен, но что и царь с ними — это и умом понять невозможно, и сердце не приемлет. Нельзя молчать, но нельзя и открыто говорить, бояре изведут. Думаю, нужно по крупицам тут и там открывать людям правду, может, и другие обиженные боярами отзовутся. Да ты говоришь, что не все бояре одинако злодеи. Как соберется сила людовская, там миром будем думать, что делать, как раньше вечем решали.
Сомневался Петр в действенности такой политики, но ничего другого предложить не мог. На том и порешили. Как и предсказывал боярин у царских хором, так и вышло. Постепенно крепла в людях уверенность в бесовской сущности не только бояр, но и царя, во главе их стоящего. Между тем, пришел апрель, краса весны цветком раскрылась, но благодать природы человека вроде и не коснулась — страшные пожары один за другим уничтожили вскоре многих людей и добро их.
Спиридон попал к дракону не в лучший день. Был Порфирий по жизни ленивым, насмешливым, страсть как не любил ничего делать.
Однако, каждый дракон по существующему неписаному кодексу чести должен был время от времени делать добрые дела и помогать людям. Порфирий уже давнее время уклонялся от этой обязанности. Но месяц назад принял крепкое решение, что если кто к нему пожалует, то непременно придется прийти человечеку на помощь.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!