Райские новости - Дэвид Лодж

Я предположил, что гипс у нее на руке сделает это затруднительным.

«Она может сесть на заднее сиденье».

«Это двухдверный автомобиль. Ей никак не за­браться на заднее сиденье».

Он вздохнул и сказал: «Хорошо. Будет вам «пере­возка».

Я посидел с Урсулой, пока не приехала санитарная машина, и помог собрать немногочисленные тетуш­кины вещи. Миссис Джонс, которая оказала мне очень холодный прием, когда впускала в дом, даже не подо­шла попрощаться. «Она тебя винит в том, что меня уво­зят», — объяснила Урсула. «Вообще-то, — сказал я, — она права». И мы заговорщицки захихикали.

Урсула была рада покинуть это мрачное жилище. Впервые за все время, как я прилетел на Гавайи — и во­обще впервые за долгое время, — я почувствовал удов­летворение от того, что чего-то добился, подчинил обстоятельства своей воле, принес какую-то пользу. Со своей стороны, Урсула тоже не теряла времени да­ром. Она попросила миссис Джонс принести радио­телефон и позвонила в банк, своим брокеру и адвока­ту. Видимо, я должен получить доверенность на веде­ние ее дел, прежде чем смогу консолидировать ее разнообразные банковские счета и продать ценные бумаги.

Перечитывая предыдущее предложение, можно по­думать, что я деловой человек. На самом же деле я весь­ма отдаленно представляю, что это за собой повлечет. В своих финансовых делах я никогда в жизни не занимался вопросами более сложными, чем текущий бан­ковский счет и сберегательный счет почтового отде­ления. Когда я был приходским священником в церкви Петра и Павла, всеми счетами ведал младший приходский священник Томас. К счастью, с цифрами он был на ты. Пожалуй, я — наихудший помощник для Урсулы по части устройства ее дел. Но полагаю, что смогу на­учиться, хотя бы от Урсулы. Она же, вероятно, научи­лась у Рика. Меня удивляет, что у нее вообще есть какие- то вложения, удачные или неудачные. Уолши никогда не умели обращаться с деньгами. Мы не разбираемся в их абстрактных превращениях — процентах, инфля­ции, обесценивании. Деньги для нас — это наличность: монеты и банкноты, которые держат в банках из-под варенья и под матрасом, нечто необходимое, сильно желаемое, но слегка постыдное. Во время семейных встреч — свадеб, похорон, визитов к родственникам в Ирландию и их к нам — в качестве подарков принято было совать друг другу украдкой в руки или в карманы скомканные бумажки небольшого достоинства. Дома у нас никогда не бывало достаточно денег, а те, что име­лись, тратили бестолково. Мама каждый день посылала кого-нибудь из девочек в магазин принести немножко одного, немножко другого, вместо того чтобы поку­пать оптом. У отца никогда не было сколько-нибудь значительных сбережений. Думаю, он тайком поигры­вал на скачках. Однажды, еще в школе, я позаимствовал его плащ и нашел в кармане карточку тотализатора. Я никому не сказал о своей находке.

Санитарная машина приехала в три. Санитары поса­дили Урсулу в кресло на колесиках, в котором и снесли вниз по ступенькам, а я шел позади, неся ее маленький портплед. Работая на публику, миссис Джонс разыгра­ла елейный спектакль сочувственной заботы, похло­пывая свою подопечную по руке, пока Урсулу перено­сили через порог. «Перевозка» ехала по автостраде спокойно, не включая сирену, а я в старенькой «хонде» следовал за ними. Я отнес вещи Урсулы в палату, но за­держиваться не стал. Кроме нее, в комнате еще три женщины, однако кровати расставлены под углом од­на к другой, чтобы обитателям палаты не приходилось глазеть друг на друга, как это происходит в британ­ских больницах.

Прежде чем уйти, я сказал Урсуле, что нашел в пись­менном столе тетрадь, и спросил, можно ли ее взять. Она ответила: «Конечно, Бернард, бери все, что понра­вится. Все мое — твое, тебе стоит только попросить». Она купила эту тетрадь очень давно, чтобы записывать в ней рецепты, но так ею и не воспользовалась и вооб­ще о ней забыла.

По дороге домой снова заехал в больницу Св. Иосифа и был приятно удивлен, обнаружив у постели отца миссис Кнопфльмахер в ярко-желтом муму и золотых босоножках. (Она, похоже, перекрасила в тон и воло­сы, превратившись в пепельную блондинку, — возмож­но ли такое? Вероятно, надела парик.) На тумбочке стояла корзинка с фруктами, слишком яркими и искус­ственными с виду, такими украшают дамские шляпы. Полагаю, я, должно быть, упомянул вчера вечером на­звание больницы, и она решила навестить моего отца. Это добрый поступок, даже если Урсула и приписала бы его любопытству Софи. Я тепло поблагодарил ее, и после нескольких минут ничего не значащей болтов­ни она оставила нас одних.

«Наконец-то, я думал, она никогда не уйдет, — обра­довался отец. — Я сейчас лопну. Ради всего святого, по­жалуйста, скажи сестре, что мне нужна «утка». А то они не приходят, когда я нажимаю на эту штуку». Он пока­зал на кнопку звонка на своей тумбочке. Я разыскал красивую сестру-гавайку, которая принесла ему «утку» и задернула вокруг его кровати шторы. Я в некотором смущении крутился рядом, пока он облегчался. Вернулась медсестра и унесла бутылку.

«Весело, нечего сказать, в мои-то годы, — заметил он с горечью. — Писать в бутылку и отдавать ее какой-то черной женщине, завернув в полотенце, как будто это марочное шампанское. Она даже не спросила меня насчет других дел».

Я рассказал ему последние новости об Урсуле и упомянул, что звонила владелица сбившей его маши­ны, справлялась о здоровье.

Он оживился: «Эта другая, миссис Баттонхоул[36]или как там ее, считает, что ты должен подать иск в суд».

«Папа, ты же знаешь, что виноват ты... мы виноваты. Мы переходили улицу в неположенном месте. Ты по­смотрел не в ту сторону».

«Миссис Как-там-ее говорит, что адвокаты ничего с тебя не возьмут, если проиграют дело». Он взглянул па меня с алчным блеском в глазах. Я сказал, что не со­бираюсь ввязываться в судебное преследование, кото­рое непременно принесет совершенно невиновному, на мой взгляд, человеку тревоги и волнения, и мы рас­стались весьма натянуто. Всю дорогу домой я изводил себя упреками. С чего это я вдруг взял такой высоко­моральный тон? Можно было обратить все в шутку, а не напускаться на папу Мысль о судебном процессе, какой бы невероятной она ни казалась, могла бы отвлечь его от «уток» и подкладных суден. Очередной прокол.

Оставшись вечером дома, я разогрел себе упаковку за­мороженных каннелони[37], которую нашел в холодильнике Урсулы, но то ли я не рассчитал время, то ли температура в печке была не та, во всяком случае, сготовились они не до конца: дымились и обжигали снаружи, а внутри так и остались замороженными. Наверное, это символично. Надеюсь, что не отравлюсь. Все трое Уолшей одновременно в больнице — это немножко слишком. Я представил, как мы лежим, беспомощные, в трех разных лечебницах Гонолулу, а миссис Кнопфльмахер мечется в разных париках от одного из нас к другому, принося куриный суп и кор­зинки с фруктами.