Самые новые истории о Простоквашино - Эдуард Успенский

…И вот зима, идёт снежок,

В милиции живёт Дружок.

Он поступил туда весной,

Ку-курс окончив разыскной…

Тогда Печкин написал ему записку:

«У меня к тебе, Шарик, есть разговор. Секретный».

Шарик увидел записку и сразу как проснулся.

– Что за разговор?

– Шарик, а Шарик? Можно, я вашего козлёночка у вас заберу, а своего принесу? У меня он как-то похуже вырос. Больно тощенький получился.

Шарик подумал: «Как это «заберу»? Мы к этой Нюше уже привыкли. Она у нас уже часы разбила и целый угол клеёнки съела. Она у нас как своя».

А Печкин продолжает:

– Я тебе за это всё лето буду косточки приносить.

Всё дело было в том, что из печкинского козлёночка козлик постепенно вырастал. А ему молочная коза была нужна.

Шарик задумался. Матроскин в последнее время только грибные супы варил, а у Шарика грибной суп полное отвращение вызывал. Ему очень хотелось, чтобы ему каждое утро косточки приносили. Но он спросил:

– А как же Матроскин?

– А мы ему ничего говорить не будем. Матроскин в поле уйдёт, мы козлёночка и подменим.

Шарик подумал, а потом твёрдо сказал:

– Нет. Он эту Нюшу из соски молоком поил магазинным. С собой в кровать клал в холодные дни. И потом, наш козлик серенький, а твой беленький.

– Какая разница? – говорит Печкин. – Серенький, беленький, красненький – это всё равно.

– Раз вам всё равно, дядя Печкин, – сказал Шарик, – пусть у вас беленький и остаётся.

На этом происки почтальона Печкина закончились. А Шарик ещё долго читал ему свою поэму:

Ночь, улица, фонарь, стройбаза…

Дружок взял след почти что сразу.

Тот след был от грузовика,

Его не замело пока.

Для тренированных собак

Следы брать – это же пустяк…

И он бежал, бежал,

Бежал…

Бежал, бежал, бежал,

Бежал, бежал…

Против бури, против ветра

Целых двадцать два кил-метра…

Пока Печкин не заснул. И это ещё был не конец поэмы. Конец был Шариком ещё не придуман.

Однажды, это было в июле, смотрят дядя Фёдор, Шарик и Матроскин – идёт по деревне почтальон Печкин и на гармошке играет.

Дядя Фёдор удивился:

– А вы, дядя Печкин, на гармошке играть умеете?

– И на гармошке, и на балалайке, – отвечает Печкин. – У нас в Простоквашино все жители такие музыкально способные. Дед Сергей с горушки на контрабасе в клубе играет, а Пелагея Капустина на пиле.

Дядя Фёдор поразился:

– Надо же, а я и не знал!

– Это что, – говорит Печкин. – Вот в молодости я даже на скрипке играл.

– На скрипке?!

– Ну да. Я на скрипке в молодости щеглов подманивал.

– Ой, – кричит Шарик, – это как раз для меня. Давайте вы будете для меня разных птиц подманивать, а я буду их фотографировать.

– Я тебе и на гармошке кого хочешь подманю, – сказал Печкин.

Он стал на гармошке петухом кукарекать. Да так задиристо и громко, что десять петухов со всей деревни сбежались и давай его клевать.

Печкин, дядя Фёдор и все скорее в ближайший дом убежали. Это была почта.

Тут Матроскин спрашивает:

– Что это вы, уважаемый гражданин Печкин, сегодня не работаете? А в середине дня с гармошкой разгуливаете?

– А сегодня такой праздник религиозный «Фотий – нельзя работать».

– Вот те раз, – говорит Матроскин. – Вот какие бывают праздники! Нельзя ли поподробнее?

– Нельзя, – говорит Печкин. – Я в календаре только название прочитал. И обрадовался. Там больше ничего не было.

– А может, там написано дальше, что работать нельзя, а надо учиться или книги читать?

– Может быть, – ответил Печкин. – Только пока я дальше не узнаю, я буду отдыхать и на гармошке играть.

– Всё, – говорит дядя Фёдор. – Идём к профессору Сёмину, пусть он нам расскажет, что это за праздник.

Профессор Сёмин очень обрадовался гостям:

– Откуда вы знаете, что у меня день рождения?

А они не знали. Поэтому дядя Фёдор быстро сорганизовал Шарика сбегать домой и принести в подарок пару банок солёных грибов.

Печкин в суматохе добежал до почты и нарвал там красивых тюльпанов. Так что всё обошлось.

Тогда дядя Фёдор спросил:

– Уважаемый профессор, что это за праздник такой «Фотий – нельзя работать»?

Профессор Сёмин сказал:

– Честно скажу – не знаю. Религиозных праздников в календаре пруд пруди. А про такого Фотия я и не слыхивал.

– Придётся к отцу Дионисию в Троицкое топать, – сказал Печкин. – У него там толстая книга есть про праздники.

– Не надо в село Троицкое топать, – сказал Сёмин. – Давайте посмотрим в Интернете, что это за праздник такой.

Он включил компьютер и стал искать в Интернете про Фотия, на которого нельзя работать.

Пока профессор Сёмин искал загадочного Фотия, кот Матроскин листал красивые альбомы, которые всегда были разложены у профессора Сёмина для гостей.

Он, конечно, выбрал самый интересный – «Интерьеры домашних усадеб русских царей. Петергоф».

Он рассматривал дворец и думал: «Вот это дворец! Это ж целый аэродром! Это ж сколько дров для него зимой потребуется! Вот это окна, какая красота! Как же их протирать? Да на них мочалок не напасёшься. Да их с утра до вечера протирать надо! Вот у нас окошки – плюнул на тряпочку, раз – и всё! А полы – паркетные! Просто загляденье! Мне таких полов даром не надо! Как только последний пол вымоешь, первый уже снова запачкают».

Потом он рассматривал фонтаны и скульптуры и стал почему-то недовольно фыркать. Он позвал дядю Фёдора и говорит:

– Какая неприятная скульптура.

– Вот эта?

– Да, вот эта. «Самсон, раздирающий пасть льва».

– А почему?

– Потому что мне льва жалко. Да ты сам посуди, дядя Фёдор, – сплошное неуважение к кошачьим. Есть «Витязь в тигровой шкуре». А вот тигра в витязевых доспехах нет. А чёрных кошек вообще преследуют из-за цвета шерсти.

Он ещё раз посмотрел на скульптуру «Самсон, раздирающий пасть льва» и сказал дяде Фёдору: