Темный дом - Максим Хорсун

Он выдернул из рюкзака первое, что попалось под руку. Это оказался блокнот и авторучка. Записи было не жалко, потому что ничего толкового не написалось. Зона очень ревнива и не любит, когда сталкер отвлекается на посторонние вещи. Блокнот можно было отдать.

– Держи! – Садовников бросил нехитрый подарок в переплетение ветвей. Блокнот и авторучка исчезли, точно в омут канули.

Сталкер вприсядку, как гусак, подобрался к кромке аномальной растительности. Идти под переплетение ветвей категорически не хотелось. Из сада веяло жаром, от сладкого запаха цветения кружилась голова, так что впору было надевать противогаз.

Садовников пошарил под ветвями палкой. Затем набрал полную грудь воздуха, словно собрался нырять, и шагнул в объятия аномалии.

Ничего не произошло. Над головой нависало кошмарное покрывало изуродованной растительности, и дальше нужно было пробираться на полусогнутых, чтобы каждый раз не цепляться за ветви макушкой.

Когда глаза привыкли к сумраку, Садовников увидел, что и блокнот, и авторучка исчезли. Дух Зоны принял жертву.

– Хабардал… – пробормотал сталкер. – Кто же ты такой, сукин сын?

Ему показалось, что на палой листве можно прочитать след. Он наклонился так, что нос почти коснулся земли. И тут его пробрало: тишину разорвало многоголосое шипение миллионов рассерженных змей. Ботанический сад снова ожил, затрепетал мутировавшей листвой, отзываясь на дыхание ветра из эпицентра Зоны.

Садовников двинул вперед, пробрасывая путь гайками – недалеко, всего на пару метров перед собой, – и собирая их обратно в потную ладонь. Идти через дебри оказалось проще, чем можно было себе представить, глядя на них со стороны. Корни-ветви, ветви-корни, главное – не потерять направление. Сталкер ориентировался по солнцу, которое худо-бедно пробивалось сквозь зеленую крышу. Он надеялся пересечь ботанический сад до наступления темноты. Если только путь не перекроет какая-нибудь замысловатая аномалия.

– Хабардал… – прошипело у самого уха.

Сталкер дернулся. Обернувшись, он увидел, как за оплетенным плющом стволом исчезает собственная перекошенная физиономия.

– Блин! – выпалил Садовников. Тянуться за пистолетом не стал, в Зоне пулей можно было решить вопрос только с человеком, но не с проявлениями Посещения. – А вот и глюки пожаловали! – прокомментировал он.

Крадучись, сталкер обошел дерево, за которым скрылся его двойник. «Мираж, – думал он, – или голограмма… Или что-то подобное».

За стволом, как он и предполагал, никого не оказалось. Зато на глаза попался просвет: за переплетенными, словно нити ДНК, молодыми деревьями находилось открытое пространство.

Чтобы выбраться на прогалину, понадобилось приложить усилия. Вообще, в эдаких зарослях пригодилось бы мачете, но, чего нет – того нет… Ветки, разноцветные плющи и даже щупальца лиан как будто нарочно преграждали дорогу, цеплялись за одежду или впивались в кожу.

Прогалину накрывал высокий купол из ветвей и лиан. Садовников задрал голову, и в тот же миг его прошиб холодный пот: солнце исчезло. В просветы виднелась серая, тяжелая хмарь, сулящая дождь. Ливни в Зоне – не редкость, бывало, хлещут, как из брандспойта, но в тот момент Садовникова больше обеспокоила потеря ориентира, чем перспектива промокнуть. Ведь в дебрях ботанического сада было проще простого сбиться с пути. А намокнуть… Так он и без того – мокрый как мышь. В чертовом саду – как в парилке…

Садовников вновь не позволил себе запаниковать. Пока дело не сделано, следовало держаться огурцом, иначе немудрено грабануться. В прогалине хотя бы можно было распрямить спину. И то хлеб. Постоять, осмотреться, обдумать…

Старое кострище, обложенное закопченными камнями. Два трухлявых бревна по обе стороны – вместо скамеек. К одному прислонен обрез охотничьей двустволки. Тут же – допотопный рюкзак. Драная черная кожанка. Куча испачканных засохшей кровью бинтов.

Садовников подошел ближе. По бинтам истошно носились мураши. Они-то и подсказали сталкеру, что перед ним снова обманка.

– Глюки, блин! – проговорил он с облегчением.

Дело в том, что он узнал обрез, рюкзак и куртку. Эти вещи принадлежали сгинувшему Старому – свихнувшемуся сталкеру, жившему некогда по соседству.

«„Трубка“ – есть сосуд истины, наполненный золотом света благодати! – говаривал Старый, нервно перебирая уцелевшими пальцами левой руки. – Крепко запомни это, Шустрый!»

Старый постепенно сходил с ума на протяжении несколько лет, и в дни перед своим исчезновением он был особенно плох: ничего не ел, высох, словно мумия, отпустил клочковатую бороду. Постоянно делал загадочные глаза, мол, ему известно нечто, чего не знает никто другой. Типа, избранный он. Хотя о пресловутой «трубке» в то время были уже наслышаны все. Каким образом – это отдельная история. Но одно дело – слышать, другое – понимать и чувствовать. Старому казалось, будто он что-то понимает.

Перед тем как уйти в Зону с концами, он подозвал Садовникова. Старый хотел излить напоследок душу, но Садовников – тогда еще не Костыль, а Шустрый – как всегда куда-то спешил, и молодой сталкер не собирался тратить время на бредни.

«Запомни, Шустрый, крепко запомни!» – талдычил Старый в спину Садовникова.

Так получилось, что он волей-неволей запомнил. Как-то само по себе это вышло.

И сейчас голос Старого снова звучал в его голове – через годы, из небытия, из Чистого Неба, куда в конце концов уходят все сталкеры.

«„Трубка“ – есть сущее в свернутом состоянии. Отбрось формальную логику. Свиток развернут. Новое начало положено. Крепко запомни это, Костыль!»

– Снова глюки, – лишь отмахнулся Садовников, ведь Старый не мог знать его нового прозвища. Он присел на бревно, прислонил рядом трость, принялся массировать больную ногу. – Я иду напролом через неизвестную аномалию. Здесь, мля, и миражи, и голоса, и ощущение, что, мля, кто-то смотрит тебе в спину…

Он резко, до хруста в позвонках, повернул голову. В просвете между переплетенными стволами, через который он выбрался на прогалину минуту назад, стоял он сам.

Черная футболка, брюки цвета хаки, линялая кепка, старый рюкзак. Нездоровая худоба, лихорадочный блеск глаз, неопрятная борода…

Он постепенно превращался в копию Старого. И не было рядом никого, кто бы протянул руку помощи и остановил этот губительный процесс. Все же, наоборот, подталкивали его к бездне… Хотя, чего греха таить, он и сам, всякий раз уходя в Зону, был не прочь сыграть с судьбой.

Садовников отвернулся от миража, плюнул себе под ноги. Мерзкое ощущение чужого потустороннего взгляда не отпускало. Только сейчас сталкер заметил, что из кострища пробивается молодая, еще и вершка нет, сосенка. Сейчас же мысль перескочила на особняк Шимченко. М-да, забавно получилось с новогодним деревом. Интересно, что там могло произойти во время Расширения? Как локальная «комнатная» Зона отреагировала на Зону большую? Ведь две волны могут погасить друг друга, а могут и усилить.