Речи палача. Сенсационные откровения французского экзекутора - Фернан Мейссонье

На грузовике мы ехали медленно. В среднем пятьдесят километров в час. Мы делали остановки в дороге. Без остановок невозможно ехать. Пятитонный грузовик, это вам не «феррари». Шофер устает, он больше не может. Часто отец, Берже и Каррье выезжали в шесть утра на «мерседесе» Каррье. Они догоняли нас на первом этапе, в Гельме, рядом с тунисской границей. Мы договаривались, что будем в Гельме к полудню или к часу, чтобы пообедать вместе. Граница Туниса и Алжира — это горный район. Однажды, помню, из грузовика я увидел животное в ста метрах, на самой середине дороги. Кто же это? Осел? Тут он делает прыжок и исчезает. Я смотрю направо, и кого же я вижу в высокой траве? Оленя! Мы затормозили. Пшик! Он исчез. Он быстр, как молния. Это была пора спаривания, мы застали его врасплох. Когда доехали до границы, я рассказал об этом отцу. Сказал ему, что в первый раз видел оленя на воле. А он стал смеяться. Он думал, это шутка. Он мне не верил. Все-таки мы с ума не сошли. А таможенник сказал ему: «Действительно, здесь есть олени». Это дикое место.

Иногда мы заезжали в Калль, маленький рыболовецкий порт неподалеку от границы, где был хороший рыбный ресторан. Потом прямо в Тунис или Сфакс, где для нас были забронированы комнаты в отеле. В Тунисе мы всегда останавливались в «Отель де Франс», он находится меньше чем в двухстах метрах от рынка. Мне нравилось бродить по улочкам. Утром во вторник обычно была встреча с прокурором и должностными лицами, в компетенцию которых входила охрана порядка. После обеда, в восемнадцать часов, мы собирали гильотину. Потом свободное время. А вечером зачастую — хороший ресторан с друзьями.

Фотография, подписанная Морисом Мейссонье: «Холодный завтрак в три часа ночи».

В грузовике вокруг корзины, принимавшей трупы казненных: слева видны только руки Фернана Мейссонье, потом Марсель Каррье, Жюстен Доде, Морис Мейссонье, Бернар Фортен, а за канистрой Эдуард Риера, шофер

В 1952–1953 мы ходили в «Шарантэ», ресторанчик, находившийся на бульваре Хабиб Бургиба. Хозяин был другом моего отца. Да, мы то тут, то там встречали друзей отца. Такой-то из Алжира купил. дело в Тунисе. Вот была встреча, воспоминания. Какая атмосфера! А потом мы объезжали город на полицейских машинах. Полисмены показывали нам город, служили нашими гидами. У Каррье были коллеги — владельцы дискотек, поэтому иногда мы ходили туда. Два-три раза бывало, что мы не спали, потому что было почти три часа ночи.

После казни мы возвращались в Алжир. И часто мы возвращались весело, как школьники. Мы бы могли вернуться в ночь с четверга на пятницу, но иногда мы приезжали в Алжир только в воскресенье. Если бы мы принимали все приглашения, нам пришлось бы оставаться в командировке две недели. Забавно, сколько друзей у нас было. Надо сказать, что в Алжире отношение людей к нам было совсем другим, чем во Франции. К нам относились намного лучше. И потом, у нас были двоюродные братья в Константине. Мы пользовались этим, чтобы повидаться с ними. К сожалению, в Алжире у всех нас были дела, и приходилось возвращаться.

Во времена протектората в Тунисе были на двадцать-тридцать процентов другие цены, чем в Алжире, примерно как в Андорре по сравнению с Францией. Когда мы ездили туда на казнь, в грузовике, перевозящем гильотину, нам больше ничего не приходилось везти. Но на обратном пути, в направлении Тунис — Алжир, можно было обделать дела. Поскольку у нас были официальные документы — командировочное удостоверение и пропуск Министерства юстиции — на дороге никто не мог обыскать грузовик. Никто, даже таможня. Вы ведь понимаете, что таможенники не полезли бы нас обыскивать, потому что гильотина опломбирована. Они не могли обыскивать грузовик. А значит, я привозил все, что хотел. В Тунисе я покупал патроны для охотничьих ружей, запасные части для автомеханики. Я покупал пять-шесть тысяч ружейных патронов, которые мне заказывали друзья, и перепродавал их в Алжире. Я оказывал им услугу и получал прибыль. У нас были патроны Сент-Этьена, на двадцать процентов дешевле. Так я получал патроны, чтобы охотиться, «на глазок». И то же самое с автомеханикой. Мне нравилось проворачивать мелкие махинации, которые в конечном счете приносили мне деньги.

Люди не знали, что было в грузовике. Однажды два жандарма, разъезжавших на мотоцикле — это было пятьдесят лет назад, — остановились перед грузовиком и попросили у нас документы на машину. Действительно, иногда бывало, что грузовики угоняли. И мы даем документ Министерства юстиции: «Перевозка гильотины, пропустите». Жандармы захотели посмотреть на гильотину. Не смущаясь, они начинают поднимать брезент. Я же помешал им посмотреть, резко задернув его. Они были озадачены. Один из них, получив небольшой удар по носу, с досадой говорит нам: «Как? Вы занимаетесь этой грязной работой?» Отец забрал у него документы из рук и бросил ему: «Пьяница!», и мы поехали дальше. Поехали… А потом приезжаем в деревню, где должны были сделать остановку. Когда мы останавливались, чтобы отдохнуть ночью, мы не оставляли грузовик с гильотиной просто так, где попало. Мы ставили его в жандармерии. И тогда тоже мы заехали в жандармерию и пошли к командующему, чтобы спросить, не можем ли мы оставить грузовик. Через полчаса приезжают наши два жандарма. Пфффф… тот, что отпустил замечание по поводу нашей профессии, держался не очень-то уверенно. Он боялся, что отец скажет его начальнику, какую мысль он высказал. Он был совсем сконфужен. Отец ничего не сказал; он предал это забвению. И так вот мы оставляли грузовик в жандармерии и через несколько часов уезжали дальше.

Была еще история с цирком Амар. Однажды мы были в командировке, и на грузовике, перевозившем гильотину, приехали в деревню. В захолустье. Деревни все похожи друг на друга: мэрия, церковь, кафе. Так вот, мы остановили грузовик на площади. Отец и Каррье, следовавшие за нами, подъезжают на своем «мерседесе». Летом в полдень в такой деревне солнцепек, жара и никого нет. Ни мухи, ни звука… Пустыня. Так вот. Мы заходим в бар, садимся за стол, выпиваем. И тут вдруг отец выходит и начинает мерить шагами площадь. Он делает десять тщательно отмеренных шагов, рисует на земле крестик, ставит бидон. Двенадцать шагов в сторону, крестик, другой бидон… и Жюстен, сообщник, вместе с ним проделывает то же самое. Десять шагов, крестик на земле… Тут же за десять минут возникает сборище тридцати, сорока человек. Представьте себе, грузовик и «мерседес» вот так останавливаются на пустынной площади в центре деревни. А потом какие-то парни меряют ее шагами…

Все люди задавались вопросом, что бы это было? Все арабские детишки пришли посмотреть, и все принялись спрашивать, что происходит, в чем дело? А отец: «Это цирк, мы — цирк Амар!» И он заставил поверить, что мы сейчас разобьем палатку, что приедут тигры и львы, что нам нужна помощь в организации.

И вот все, все люди столпились вокруг Жюстена, чтобы попросить работу. Жюстен заставляет их выстроиться в цепочку, попарно. Он берет карандаш и записывает их на работу. Это была из ряда вон выходящая работа, множество работы. Все они хотели работать, кормить диких зверей. Были даже такие, кто соглашался войти в клетку к тигру, чтобы его покормить! Все толкались, шумели, чтобы пройти первым, чтобы получить работу. Согласны на тигров, на жирафов, на носорогов. Да еще отец прибавлял: «Жюстен, внимательней! Им должно быть минимум восемнадцать лет…» А мальчишки: «Мне, мне восемнадцать лет!» Мальчишки, которым было по четырнадцать. Они готовы были войти в клетку ко льву, настолько им хотелось заработать денег. Отец: «Подожди-ка, я должен посмотреть, сколько тебе лет!» И он говорил им открыть рот и начинал считать зубы. А они стояли с открытым ртом, как лошади…