Укрытие - Трецца Адзопарди

Он проводит рукой по голой голове, останавливается чуть пониже шеи. Грудная клетка вздрагивает раз, другой. На влажной поверхности играет солнце.

Смотри, говорит он, совсем свежий! Я приготовлю на свадьбу специальное блюдо. Он тянет за мех, тот со скрипом сползает с задних ног. Отец берет нож и отрубает лапки. Одну лапку он откладывает в сторону, переворачивает липким пальцем.

На счастье, говорит он. Для Селесты.

Дол, поесть надо обязательно. Учти, больше еды не будет — только после церкви. Мама гладит меня по голове, но едва я чувствую ее руку на своем затылке, меня начинает тошнить. Кролик, голый и скользкий. Он похож на новорожденного.

Это, наверное, от волнения, говорит Ева. Лучше не насилуй ее. А у тебя, Лепесточек, вижу, с аппетитом все в порядке, добавляет она, глядя, как Роза подцепляет вилкой еду с тарелки Селесты.

Все равно в помойку выбросят, говорит Роза с набитым ртом, из которого вылетают кусочки омлета.

А ты у нас вместо помойки, говорит Селеста. Она раздраженно отодвигает стул, и вид у нее такой, словно ее тошнит: ее лицо того же зеленоватого оттенка, что и мое. Может, она тоже слышит запах мертвого кролика, думаю я. О том, что я видела утром, не сказала никому, даже маме. Впрочем, она и так знает: когда Фрэн встает из-за стола и собирается покормить кролика, мама ее останавливает.

Иди-ка сюда, говорит она и берет ее за руку. Давай платье померим.

За эти полгода Фрэн так выросла, что старая одежда ей уже не годится. Она мерила Розину, но та не подошла — на худенькой Фрэн все висит мешком. Ева отдала желтое летнее платье в оборочках — рукава фонариком, широкая юбка, под ней — нижняя. По-моему, оно сказочно хорошо. Фрэн отказывается наотрез.

Я буду похожа на банан, говорит она, отшатываясь.

Я куплю тебе банан, детка. Стой спокойно!

Мама разворачивает Фрэн, расстегивает ей рубашку.

Я могу и в форме пойти, кричит она, когда мама начинает снимать с нее рубашку.

Ни за что!

Манжеты у Фрэн застегнуты. Мама тянет рубашку ей через голову, волосы, наэлектризовавшись, липнут к лицу. Теперь мама стягивает рукава, а я вижу кролика, с которого сдирают шкурку. И меня тут же рвет. Я здесь словно ни при чем; вода, радуга, темнота. Линолеум холодит мне щеку.

* * *

Пиппо стоит в огромной холодной ванне и напевает себе под нос.

Не хотите пирожка из свежего теста?

До чего ж ты хороша, Гаучи Селеста!

и шлепает ладонью по мыльной пене, плавающей в раковине.

Буонасера, синьорина, буонасера! Буонасера, синьорина, и прощай!

Он трет порозовевшую от горячей воды грудь и проходится по всему репертуару. Может, Сальваторе и не лучший повар на свете, думает Пиппо, — на его вкус маловато соли, — но вот собрание пластинок у него замечательное. Он просовывает мочалку между ног, окунает ее в мыльную воду, забрасывает на шею. От тела идет пар.

Он вспоминает про липкую бутылку и свежеприклеенную этикетку — заметил, когда наливал себе минералки. Позор какой! Будто бы он, Пиппо Сегуна, не знает разницы. Тоже мне мошенники!

Пиппо хмурится. Этот Фрэнк Гаучи еще лез целоваться со всеми гостями!

Крестьянином и остался, говорит Пиппо так громко, что мать, выкладывающая второе яйцо на тарелку Паоло, удивленно вскидывает брови. Пиппо отбрасывает надоевший ему английский.

Ти амо, Селеста! — вопит он во все горло. Миа реджина!

Паоло вопросительно смотрит на мать.

Королева, что ли? — спрашивает он шепотом.

Мать, запрокинув голову, беззвучно смеется.

* * *

Роза и Люка поздравляют меня. Такого еще не бывало. Они сидят по обе стороны кровати и по очереди вытирают мне лицо салфеткой. От нее пахнет «Доместосом». Они разговаривают, как шпионы на задании. Отлично сработано, Дол, говорит Роза. Тактика правильная.

Первоклассная! — орет мне в ухо Люка. Начальство будет довольно!

Оказывается, я потеряла сознание, и поэтому мама не увидела татуировок Фрэн. Это очень хорошо, или, как говорит Роза:

В яблочко, агент Дол! Высший класс!

Я больше не хочу в обморок, если она об этом. Меня как будто вывернули наизнанку, и думать об этом не хочется. Я делаю то, что делает мама, когда не хочет о чем-то думать: начинаю тихонько напевать. В спальню входит Ева, за ней маячит Фрэн. Ева берет ее за руку и выводит на середину. На Фрэн желтое платье Евы, а сверху — белый жилет. Один из Селестиных, из шелкового трикотажа, с розочками по горловине.

Мы всё знаем, говорит Ева, глядя на нас троих. Правда, Фрэн?

Фрэн угрюмо кивает.

И пока что никому не скажем ни слова. Прежде всего вашей маме. Договорились?

Мы все киваем. Мне стало гораздо легче: я решила, что Фрэн знает про кролика, а Ева про татуировки. Еще немного, и не будет вообще никаких тайн.

* * *

Пиппо стоит перед алтарем. Он оборачивается то вправо, то влево, заметив знакомое лицо, приподнимает в приветствии руку. Вокруг гирлянды цветов вьется пчела; сверкает позолота, витражи отбрасывают на мраморный пол разноцветные тени. За его спиной откашливаются и перешептываются гости. Кто-то сморкается. Пиппо снова оборачивается, замечает, как Сальваторе вытирает платком лицо. Паоло подмигивает Пиппо и усмехается.

Шляпу сними, шепчет уголком рта Пиппо. Паоло снимает шляпу, проводит костлявой рукой по редким волосам, склоняет голову вправо.

Мэри, садясь на скамью, замечает этот жест. Ей даже кажется, что она узнает его. Она забыла преклонить колени и глядит на ту половину, где сидят гости Пиппо, — увидел кто или нет. Миссис Сегуна улыбается, поджав губы, из-под черной мантильи.

Плевать, бурчит себе под нос Мэри и чуть было не собирается встать, выйти и вернуться заново. Но тут вздыхает, набирая воздуха для мелодии, орган, и Селеста призраком идет по проходу.

Фотография 1

Жених и невеста. Пиппо с зализанными набок волосами, Селеста с поднятыми вверх руками — она пытается поправить вываливающийся из прически цветок. Ева называет этот снимок «Сдаюсь».

Фотография 2

Ближайшие родственники. Мэри и Фрэнки, Селеста и Пиппо, миссис Сегуна и Паоло стоят в ряд. Виден краешек широкого лица Сальваторе, пристроившегося за ними. Все прищурились. На траве у ног Селесты видна тень фотографа — тонкая, длинная, черная.

Фотография 3

Подружки невесты. Люка одной рукой оттягивает ворот платья — иначе ей нечем дышать, а другой щиплет меня повыше локтя, поэтому я не улыбаюсь. Рот у меня — как дыра, которую пробили в снимке. Фрэн стоит, скрестив руки, а Роза, согнувшаяся в три погибели, перед ней — она изображает Квазимодо. Колоколов на фотографии не слышно, но они звонят.