Княгиня Ольга. Пламенеющий миф - Елизавета Дворецкая

После второго сражения с применением на море «греческого огня» патрикий Феофан «был принят с честью и великолепием и почтен чином паракимомена». Паракимомен – очень высокая должность в государстве, примерно как премьер-министр. Формально – старший спальничий, он же начальник телохранителей императора. С одной очень высокой должности – хранителя сокровищницы – Феофан за свои ратные подвиги был переведен на самую высшую. А поскольку спальничий имел доступ непосредственно к особе императора, должность эта давалась только евнухам. Отсюда делается вывод, что Феофан был скопцом. Что, впрочем, в те времена в Византии было обычным делом, и не только не позорным, но наоборот, выгодным обстоятельством, открывавшим путь к высшим государственным должностям. Константин Багрянородный как-то жаловался, что во дворце от «безбородых» нет проходу.

Разгрому мог подвергнуться отряд, шедший из Мраморного моря, но другой, находившийся в Черном море, имел все шансы вернуться на Русь, и к тому же не без добычи. Тому войску, что все лето ходило по Вифинии, вообще не было нужды идти в Босфор – оно и так находилось в Черном море. Более того: близ Гераклеи, крайней достигнутой ими восточной точки, расположен мыс, от которого лежит кратчайший путь через Черное море напрямую до Херсонеса. Он известен с античных времен, и если за время пребывания в городе русы узнали о нем, то это «отплыли» могло означать и напрямую через море. Но даже если они предпочли возвратиться на запад, к оконечности азиатского берега, и идти домой привычным путем, вдоль берегов Болгарии, то пятнадцати ветхим хеландиям Феофана сложно было бы выловить в открытом море сотни небольших и маневренных русских лодий. (Куда легче отчитаться, что именно это он сделал. Русы ведь ушли? Ушли. Значит, боевая задача выполнена).

Итого, по результатом трех месяцев войны русы проникли на земли империи на триста километров на восток и на сто – на юг, подвергли разграблению немалые территории. Но главной цели русы, увы, не добились, греки на переговоры не пошли. Поэтому Игорю пришлось готовить второй поход, который состоялся два года спустя, в 943 году.

Печально, в описании В. Каргалова, выглядит возвращение Игоря домой:

«Обходным путем по Сурожскому морю, Дону, Северскому Донцу и Сейму возвратился князь Игорь. Невеселым было это возвращение. Немногие дружинники и вои уцелели, и великий плач стоял тогда в Киеве и в иных градах русских.

Почестный пир возвратившегося князя походил больше на тризну. Игорь сидед тихий, печальный, весь какой-то поникший, постаревший до неузнаваемости. Густо серебрилась в бороде новая седина, а на голове волосы стали совсем белыми. Старик стариком, даже багряный княжеский плащ его не красил. Наверно, с того дня киевляне и стали называть своего князя Игорем Старым…

После пира князь с немногими, самыми ближними, боярами уехал в Вышгород, к жене Ольге. Надломленный поражением, Игорь искал женской ласки и сочувствия…»

Не было счастья – несчастье помогло: горе поражения привело к расцвету супружеской любви, и на следующий, 942 год родился долгожданный наследник, Святослав… Это в повести В. Каргалова, основанной на летописном расчете; на самом деле это могло произойти несколькими годами ранее.

Но я думаю, так уж сильно сломлен неудачей Игорь не был. В случае полного разгрома он едва ли даже сохранил бы за собой киевский стол – он был на нем первым представителем своей семьи, за ним не стояла никакая история и традиция. А во-вторых, никто не пошел бы за ним в новый поход, если бы ему было нечего предъявить после прежнего, нечем купить дружбу новых соратников.

Что это были за соратники? А вот их мы знаем, вероятно, по именам. Уже упоминался список лиц, отправивших своих послов в Византию при заключении Игорева договора 944 года. Слуды от Игоря, племянника Игорева, Улеб от Володислава, Каницар от Предславы, Шихберн от Сфандры, жены Улеба, Прастен от Турода, Либиар от Фаста, Грим от Сфирьки, Прастен от Акуна, племянника Игорева… и так далее. Чем эти люди заслужили упоминание в договоре, заключенном после войны, по которому русским торговым гостям давались всякие права? Не чем иным, как участием в войне, по результатам которой и были установлены дипломатические и торговые отношения. Игорь, племянник Игоря, Володислав, Турод, Фаст, Сфирька, Акун, тоже племянник – весьма вероятно, что эти люди возглавляли дружины, набранные в разных частях Руси, от Днепра до Волхова, и вели их и в первый, и во второй поход на Греческое царство. «От Игоря, великаго князя рускаго, и от всея княжья» были отправлены послы для заключения договора, и заметим, что князей, имевших собственные внешние интересы, а значит, известную политическую самостоятельность, по сравнению с эпохой Олега стало в два раза больше…

Нетрудно предположить, чем Игорь был занят с зимы 941942 г. – разъездами по необъятным просторам своей державы и сбором соратников для нового похода (в том числе и печенегов – своих союзников). Но это было дело было бы безнадежным, если бы он и правда привез с Греческого моря одни ожоги и страшные рассказ о «молнии небесной». В этом случае он считался бы полностью лишенным удачи, которая, наряду с происхождением, составляла главное достоинство и легитимность любого властителя. А удача заключается в первую очередь в сокровищах, и соратников привлекают раздачей подарков. Ну а пока Игорь ездил по городам и раздавал добычу первого похода, чтобы обеспечить себе войско для второго, молодая княгиня Ольга, можно предполагать, получила некий опыт самостоятельного управления «хозяйством» в условиях грозящего политического кризиса. Второго провала или даже полууспеха держава князьям не простила бы.

Пока Игорь копил силы для нового похода, Византия продолжала борьбу с вечным врагом – арабами и здесь тоже добилась успеха. Пожалуй, последнее из блестящих проявлений карьеры нашего приятеля Феофана, обладателя мужественной души, было связано с возвращением Спаса Нерукотворного из мусульманского пленения. Убрус – полотно с отпечатком лика Христа, считается первой в мире иконой, – хранился в городе Эдессе в Малой Азии, принадлежавшем сарацинам. По результатам военной кампании (942–944 гг.), возглавляемой знаменитым полководцем Иоанном Куркуасом, эмир города Эдессы передал Убрус грекам. Когда сообщение об этом было получено в Константинополе, правительство сделало распоряжение о торжественной встрече в столице высшими духовными и светскими чинами, войском и народом. Патрикий и паракимомен Феофан послан был вперед по никомидийской дороге и встретил на реке Сангарии священное изображение в весьма торжественной процессии с возжженными свечами и песнопениями. Вечером 15 августа 944 года процессия достигла столицы. На следующий день к Золотым воротам (предназначенным исключительно для императора, с победой возвращающегося с войны) вышли два сына царя, Стефан и Константин, и зять его Константин с патриархом. В сопровождении сената и народа святыню доставили сперва в храм Святой Софии, а потом оттуда в дворцовую церковь Богородицы Фаросской.

Очевидно, что если Феофану была доверена почетная роль в таком событии, как символическое вступление в Константинополь самого Христа, то в этот миг он находился на вершине влияния. Но увы, уже близок был конец. Не прошло и полугода, как те самые Стефан и Константин, царские сыновья, восстали против Романа, арестовали его 16 декабря 944 года и сослали в монастырь на остров Проти. Тогда Феофан при участии некоторых других лиц предпринял попытку совершить еще один подвиг и вернуть на престол того, при ком сделал такую блестящую карьеру. Вдвоем с патриархом Феофилактом (младшим сыном свергнутого Романа) они составили заговор, чтобы вернуть Романа во дворец. Но пока они выжидали удобный случай, заговор был раскрыт, Константин Багрянородный отправил Феофана в ссылку. Патриарх Феофилакт, надо думать, ввиду священного звания наказания не понес, да и Феофан легко отделался: другим заговорщикам пришлось куда хуже. В ближайшие годы Роман умирает в ссылке, и для Феофана, если он еще был жив, с ним умирают последние надежды. Больше о нем ничего неизвестно. Однако даже сбор отдельных упоминаний показывает, каким выдающимся человеком был патрикий Феофан и какое влияние оказывал на войну и политику Византии середины Х века.