Княгиня Ольга. Пламенеющий миф - Елизавета Дворецкая

Еще более уничижительную оценку дал Сергей Соловьев:

«Рассмотрев занесенные в летопись предания об Игоре, мы видим, что преемник Олега представлен в них князем недеятельным, вождем неотважным. Он не ходит за данью к прежде подчиненным уже племенам, не покоряет новых, дружина его бедна и робка подобно ему: с большими силами без боя возвращаются они назад из греческого похода, потому что не уверены в своем мужестве и боятся бури»…

Видно, как от начала XVIII века к концу XIX репутация Игоря падает и падает от автора к автору. В свое время, ориентируясь только на летописи, Карамзин и Соловьев действительно не могли сказать более ничего. Игоря хвалят лишь за то, что он не развалил полученную от Олега державу, хотя на самом деле он ее увеличил и усилил. Развалил ее фактически его сын Святослав, и спасли Русь от гибели в конце Х века другие люди, уже после его смерти. И так думаю не только я, так думал и Карамзин: «Святослав первый ввел обыкновение давать сыновьям особенные Уделы: пример несчастный, бывший виной всех бедствий России». Тем не менее, в памяти потомков Святослав остался героем-аки-пард, а его отец – жалким неудачником. Поневоле думаешь, что «пиар-менеджмент» имел роковое значение еще за тысячу лет до появления этого слова… Так постепенно сложилась позорная репутация «вождя неотважного», которую современные писатели уже принимают за несомненный факт.

Мы постарались показать, что нашей героине, княгине Ольге, в мужья достался вовсе не тот робкий жадина, каким его принято изображать. Это был состоятельный, зрелый государственный деятель, которому вполне хватало сил выполнить возложенные на него задачи. И если такой же государственный деятель получился из его жены, то это, можно предполагать, произошло вовсе не из-за слабости Игоря, а благодаря тому, что за десять-пятнадцать лет совместной жизни Ольга смогла кое-чему у него научиться.

Итак, мы приступаем к самой загадочной части нашей истории, к событиям, которые, собственно, создали уникальную славу княгини Ольги – ко всему комплексу проблем, связанных со смертью Игоря, ее местью за него и началу самостоятельного правления. История мести за Игоря является центральным эпизодом в жизни Ольги – героини мифа: до него миф о ней не знал практически ничего, но и в дальнейшем ничего равного она уже не совершила. Разве какие-то там «уставы и уроки», скучные административные дела, или даже путешествие в Царьград (по нынешним временам и вовсе банальность) могут идти в сравнение с массовыми убийствами, совершенными с особой жестокостью? А Ольга-святая – героиня жития – ничего такого просто не делала (у нее центральный жизненный эпизод другой – крещение). Именно благодаря включению этих кроваво-пламенных эпизодов в объединенную биографию Ольги-княгини и Ольги-святой, «большой миф» и создал образ-оксюморон: святая, способная на жестокие массовые убийства, или жестокая убийца, ставшая святой.

И тема эта, в которой малочисленные факты обросли огромным количеством домыслов, так сложна и объемна, что даже не знаю, с чего лучше начать.

Попробуем с самого начала. История гибели Игоря в ПВЛ изложена так:

«Ркоша дружина Игореви: «Отроци Свѣнделжи изодѣлѣся суть оружьемь и порты, а мы нази. И поиди, княже, с нами в дань, да и ты добудешь и мы». И послуша ихъ Игорь, иде в Дерева в дань, и примысляше къ пѣрвой дани, и насиляше имъ и мужи его. И возмя дань и поиде въ свой городъ. Идущю же ему въспять, размысли, рече дружинѣ своей: «Идете вы с данью домови, а язъ възвращюся и похожю еще». И пусти дружину свою домови, с маломъ же дружины възвратися, желая болшая имѣнья. Слышавше же древляне, яко опять идеть, съдумавше древляне съ княземъ своимъ Маломъ и ркоша: «Аще ся въвадить волкъ въ овцѣ, то относить по единой все стадо, аще не убьють его; тако и сий, аще не убьем его, то вси ны погубить», И послаша к нему, глаголюще: «Почто идеши опять? Поималъ еси вьсю дань»…

Приведенный эпизод и послужил основой, на которой сформировался образ Игоря как недальновидного жадины. У Татищева этому разделу предпослан подзаголовок: «Сребролюбие погибели причина», и Карамзин охарактеризовал Игоря в этом эпизоде как «ослепленного корыстолюбием» и что «судьба определила ему погибнуть от своего неблагоразумия». Соловьев писал:

«Но к этим чертам Игорева характера в предании прибавлена еще другая – корыстолюбие, недостойное по тогдашним понятиям хорошего вождя дружины, который делил все с нею, а Игорь, отпустив дружину домой, остался почти один у древлян, чтоб взятою еще данью не делиться с дружиною – здесь также объяснение, почему и первый поход на греков был предпринят с малым войском, да и во втором не все племена участвовали»…

Летописец XII века очень искусно создал текст, который подталкивает читающего к ясным однозначным выводам, и историки многих поколений эти выводы делали. На самом деле это всего лишь идея, заложенная в небольшое, но яркое художественное произведение. В нем, по-современному говоря, умелой рукой расставлены акценты, заставляющие сделать выводы о слабоволии, жадности и глупости Игоря.

В НПЛ этот же эпизод изложен похоже, но не совсем так. После жалоб Игоревой дружины на бедность сказано:

«И послуша их Игорь, иде в дане, и насиляше им и мужи его; и возмя дань, поиде в свои град».

В этом месте сюжета есть важная разница. В ПВЛ Игорь пошел в дань после Свенельда («примысляше къ пѣрвой дани»), второй раз за один год, а потом замахнулся еще и на третий круг («похожу еще»). В НПЛ – вместо Свенельда (никакая предыдущая дань там не упомянута).

Далее версии по содержанию совпадают. ПВЛ:

«Когда же шел он назад, – поразмыслив, сказал своей дружине: «Идите вы с данью домой, а я возвращусь и похожу еще». И отпустил дружину свою домой, а сам с малой частью дружины вернулся, желая большего богатства. Древляне же, услышав, что идет снова, держали совет с князем своим Малом и сказали: «Если повадится волк к овцам, то выносит все стадо, пока не убьют его; так и этот: если не убьем его, то всех нас погубит». И послали к нему, говоря: «Зачем идешь опять? Забрал уже всю дань». И не послушал их Игорь; и древляне, выйдя навстречу ему из города Искоростеня, убили Игоря и дружинников его, так как было их мало. И погребен был Игорь, и есть могила его у города Искоростеня в Деревской земле и до сего времени».

Для объяснения этой странной истории существует огромное количество домыслов, ни перебрать, ни пересказать которые невозможно. Но если мы посмотрим на сам текст, то возникает убеждение, что суть данного конфликта была очень тесно связана со вторым поименованным действующим лицом – то есть воеводой Свенельдом.

На этом лице мы остановимся подробно. Воевода Свенельд – чуть ли не первое известное нам историческое лицо, не принадлежащее к роду Рюриковичей и вообще к князьям, это первый «гражданин государства российского», кого летопись назвала по имени (кроме имен послов из договоров). При этом в исполинском здании «древнерусского мифа» у него есть свой отдельный терем. Свенельд сам стал мифом, вошел в миф о четырех князьях – Игоре, Ольге, Святославе, Ярополке. А современный кинематограф прибавляет к этому списку еще и Владимира, сделав Свенельда спутником и его жизненного пути. Я бы сказала, что кинообраз Свенельда, оставшегося зрелым, но не старый мужчиной почти до конца Х века, знаменует почти полный отрыв его от реального прототипа и выход в самостоятельную жизнь в качестве «антагониста вообще». «Варяжский ярл Свенельд» имеется среди персонажей повести В. Валуцкого «Агнеш и Анастасия», где действие происходит в середине XI века. Это уж никак не может быть наш Свенельд, и появление такого персонажа означает, что имя «бесконечно живущего» Свенельда почти стало нарицательным.