Особый отдел и око дьявола - Николай Чадович

Впрочем, раздеваться перед чужим мужчиной больные наотрез отказывались, мотивируя это тем, что голышом их даже супруг в первую брачную ночь не видел. Приятное исключение составляла лишь Зинка Почечуева, по её собственным словам, страдавшая депрессией и бессонницей. Она сняла с себя два толстых свитера, под которыми оказалось тонкое бельё, позволила Кондакову выслушать и обстукать себя, а в итоге получили рекомендацию пить парное молоко, гулять перед сном и мыть голову настоем мяты.

– Самой-то неинтересно, – томно вздохнула Зинка. – Вот если бы кто-нибудь другой помыл. Да заодно и спинку потёр…

Кондаков, крайне болезненно относившийся ко всем намёкам сексуального характера, посоветовал ей добавлять в парное молоко бром и немедленно выставил за дверь.

Составляя медицинские карточки, новоиспечённый фельдшер особое внимание обращал на психическое здоровье пациентов, каждый раз интересуясь, не страдают ли те галлюцинациями, а если да, то в какой форме. Созналась только деревенская пьянчужка Таиска Куликова, но её галлюцинации имели вполне обыденное объяснение.

Цимбаларь тем временем всячески задабривал Ложкина, надеясь, что тот уговорит сноху добровольно выдать ключи. Но Дерунова, упрямая, как ослица, продолжала придерживаться однажды избранной линии поведения, надеясь, наверное, на какое-то чудо. Между тем в деревне уже начались перебои с чаем, сахаром и подсолнечным маслом.

Изольда Марковна по несколько часов в день выслушивала стариков и старух, сохранивших смутную память о своём угро-финском происхождении, однако заработать позволила одной лишь Парамоновне, спевшей на зырянском языке срамные частушки.

Воспользовавшись некоторым затишьем, наступившим в войне с ветряными мельницами (а именно так оценивали его нынешнюю деятельность не только Людочка, но и Кондаков), Цимбаларь решил вновь заняться расследованием убийства своего предшественника.

На данный момент существовали две версии случившегося.

Одна, принадлежавшая Ложкину, гласила, что с участковым на почве ревности расправился Виктор Чалый, человек вспыльчивый и непредсказуемый. Причём не исключалась подстрекательская роль Зинки Почечуевой, незадолго до этого расставшейся с бывшим возлюбленным и даже якобы забравшей у него свой перстень-оберег. Учительница Решетникова, тоже неравнодушная к участковому, с горя отравилась таблетками.

В целом эта версия выглядела довольно убедительно, тем более что алиби у Чалого не существовало, но неизбежно напрашивался вопрос – какого рожна Черенков попёр ночью в коровник, к тому же без оружия?

По другой версии, выдвинутой Зинкой Почечуевой, убийцей участкового был Ложкин или кто-то из его приспешников. Называлась и причина – экономическая, а проще говоря, шкурная. Черенков будто бы мешал старосте обделывать всякие грязные делишки. Решетникова, очевидно что-то подозревавшая, была отравлена своим домохозяином. К последнему преступлению приложила руку и Дерунова.

Но у старосты имелось железное алиби, а из всех его приспешников Цимбаларь знал только Борьку Ширяева, больше похожего на деревенского дурачка, чем на хладнокровного убийцу. И опять оставалось неясным, почему Черенков оказался в коровнике, в то время как все сливки местного общества гуляли в избе у Ложкина.

Существовало ещё частное мнение старухи Парамоновны, утверждавшей, что участкового убили где-то в другом месте, а труп притащили в коровник с целью сокрытия следов преступления.

Но тогда откуда взялось столь странное орудие убийства, как вилы? В сельской местности преднамеренные преступления совершаются самыми разными способами: посредством ножа, топора, охотничьего ружья, обреза, даже косы – но вилами крайне редко. Чтобы убедиться в неэффективности такого оружия, достаточно ткнуть им в неосвежёванную говяжью тушу. Ведь вилы, в отличие от большинства других сельскохозяйственных орудий, никогда не точат.

Из этого проистекал вывод – убийца действовал спонтанно, в состоянии аффекта, используя первое, что подвернулось под руку. Для подобного преступления коровник был самым подходящим местом. Уж там-то и летом и зимой вил хватало.

К слову сказать, роковые вилы имели особую примету – кривой зуб, о чём свидетельствовало неодинаковое расстояние между ранами, группировавшимися, как и положено, по четыре в ряд.

В прошлом году эти вилы уже искали, но – увы – безуспешно.

Объективности ради следовало заметить, что работа тогда была проделана немалая – допрошено под протокол около сотни человек, проверены все вилы, имевшиеся как в частном, так и в общественном секторе, исследованы микрочастицы, обнаруженные на одежде трупа, проведены обыски во многих избах и подсобных помещениях.

Так и не составив себе никакого определённого мнения, Цимбаларь вновь приступил к изучению многотомного уголовного дела, компактно разместившегося на компьютерном сайте.

Ещё раз внимательно прочитав показания людей, видевших Черенкова незадолго до смерти (среди них фигурировала и Парамоновна), он пробежал глазами список личных вещей, обнаруженных в квартире покойного.

Гражданской одеждой тот не баловался, впрочем, как и сам Цимбаларь.

В шкафу остался старый китель, потрёпанные брюки-галифе и полдюжины серо-голубых форменных рубашек. Возле печки – сапоги и валенки.

Удивлённый этим обстоятельством (лучшим спасением от мороза здесь были именно валенки, в крайнем случае сапоги, надетые на шерстяной носок), Цимбаларь вернулся к протоколу осмотра трупа. Если не считать полушубка и шапки-ушанки, наряд покойного состоял из нового кителя, брюк навыпуск, белой, то есть парадной, рубашки и тщательно начищенных полуботинок, совершенно неуместных в суровом северном климате.

– Похоже, он шёл на свидание, – пробормотал Цимбаларь. – Вот уж поистине шерше ля фам!

Претенденток на благосклонность Черенкова в Чарусе было не так уж и много – Зинка Почечуева, Жанна Решетникова да ещё несколько местных девушек, которых Цимбаларь уже взял на заметку, но чья причастность к тем трагическим событиям была весьма сомнительна.

Но с другой стороны, свидание с Почечуевой могло состояться и на её квартире, а Решетникову было проще пригласить к себе. Только дурак будет околачиваться на холоде, рискуя отморозить не только нос, но и кое-что поважнее.

Обманчивый просвет, ненадолго возникший во мраке неведения, вновь пропал.

Проверив сторожа, маячившего возле магазина, и обойдя вокруг опять бездействующего клуба, Цимбаларь от нечего делать вызвал по рации Людочку, но та довольно резко ответила, что занята по горло, а радиосвязь предназначена не для пустопорожней болтовни, а для особо экстренных случаев.

– Ну хоть сейчас нас не подслушивают? – осведомился Цимбаларь.

– Сейчас вроде бы нет. Но впоследствии нам придётся разработать какой-то условный язык.

Кондаков на вызов отреагировал ещё более желчно. Оказалось, что в настоящий момент он проводит весьма ответственную операцию – вправляет скотнику вывихнутый палец.