Лунные Всадницы - Тереза Томлинсон

Мирина с трудом поднялась на ноги, пошатнулась, едва не упав — но устояла-таки под твердым и суровым взглядом Хати.

— Феба? Она…

Хати покачала головой.

— Она спит, — еле слышно выдохнула старуха.

— А Резеда?

— Мертва, — коротко отрезала Хати. — Все они мертвы. Фебу я нашла под телом матери, а Ильдиз вытащила из горящего шатра.

Мирина попыталась что-то сказать, но с губ не слетело ни звука.

— Пойдем. — Хати сняла руку с плеча Ильдиз и протянула ее внучке.

Мирина покорно, словно ребенок, подошла к бабушке, одной рукой обняла за узкие плечики Ильдиз, а другой — иссохшее как скелет тело Хати со спящей Фебой на руках.

— Значит, остались только мы? — прошептала она.

— Да, — подтвердила Хати. — Только мы и остались.

Пентесилея подошла ближе и молча встала рядом. Когда Мирина наконец оторвалась от бабушки, она увидела, что всех погибших уже отнесли к погребальному костру — всех, кроме тел ее родителей.

— Теперь нужно забрать и их, — твердо сказала Пентесилея. — Мы нашли Резеду. Уложим родителей рядом с ней?

— Да, — кивнула Мирина. — Дети… они должны попрощаться с матерью.

Мирина оглянулась: Коронилла с Бремузой осторожно несли к костру тело Резеды, а Алкибия и Полимуза ждали наготове помочь с телами Гюль и Абена. Глаза их потемнели от сочувственной ярости. Мирина тут же вспомнила, что девушки потеряли собственных родителей вот в таком же набеге, как этот.

— Теперь я все поняла, — промолвила Мирина. — Теперь я знаю, что за боль вы чувствовали.

— Да, — ответила за всех Коронилла. — Теперь ты знаешь эту боль, она мучительна. Но это ты помогла нам перетерпеть и выжить. С того самого дня мы — отряд Мирины, и теперь мы поможем тебе.

— Поможем, — тихо подтвердила Бремуза.

— Наша очередь помогать, — повторила Алкибия.

Девушки занялись скорбной работой — осторожно обмыли тела, расправили опаленные одежды и благоговейно отнесли погибших на погребальный костер. Над унылым запустением вновь заклубился черный дым. Лунные Всадницы встали в хоровод вокруг костра, закружились в танце и запели Песни Прощания — эти древние мелодии унесут души умерших прямо в объятия Матери-Земли Маа. Никто не смог бы упокоить души павших мазагарди лучше юных жриц.

Мирина стояла рядом с бабушкой, следя, как дым высоко поднимается в небо; глаза ее по-прежнему были сухи. Феба проснулась, и хотя девочка наверняка проголодалась, она не стала капризничать, требуя еды, но молча глядела на огонь расширенными, серьезными глазами. Ильдиз замерла между прабабушкой и тетей, крепко держа за руки обеих и ни словом не жалуясь на ожоги и ссадины.

— Нам тоже должно танцевать и петь для ушедших, — пробормотала Мирина.

Но бабушка Хати покачала головой.

— Никогда больше, — прошептала она, и ее тихий голос был исполнен горечи. — Только не я. А ты ступай к подругам.

Мирина изумленно оглянулась на бабушку. На ее памяти Хати никогда не отказывалась танцевать: ведь пляски жриц — больше, куда больше, нежели просто забава; это священный долг, это выражение их сокровеннейших чувств. Не танцевать в честь тех, кто погиб — это просто стыд!

— Но, бабушка, ты же всю свою жизнь посвятила танцам в честь Матери-Земли Маа! — упрекнула девушка. — Наша святая обязанность — почтить танцем тех, кого мы любили больше всего на свете.

— Я недостойна… — Губы Хати изогнулись в отвращении к себе самой. — Я недостойна присоединиться к танцовщицам, теперь я — никто. Меня не было рядом, когда во мне нуждались, я спряталась в кустах на холме. А когда увидела, как все началось, я… — Голос ее дрогнул, но тут же зазвучал снова — твердо, с ужасающей прямотой. — Я спряталась. Я могла добежать и тоже сразиться в этой битве, но я спряталась. В жизни не думала, что я, Хати, на такое способна. Остаться в стороне, сидеть в кустах, когда другие бьются насмерть — это стыд и позор, и мое великое горе.

Повисло тяжелое молчание. Мирина вздохнула. Эта новая боль была ей понятна. За всю ее долгую жизнь никто и никогда не ставил отвагу Хати под сомнение. Все дети племени мазагарди знали историю о том, как Хати еще молодой девушкой проскакала через всю Фракию в Афины и билась с афинскими стражниками.

— Бабушка, — проговорила Мирина тихо, но решительно, — а может, тут дело в другом? Может, сама Маа удержала тебя на месте? Ведь ты за всю свою жизнь ни разу не уклонилась от боя! Но если бы ты не уцелела, спрятавшись на холме, ты бы не подоспела вовремя, чтобы забрать Фебу из рук матери и не сумела бы вытащить Ильдиз из горящего шатра! Ты ведь спаслась не просто так, ты спаслась ради того, чтобы уберечь этих двух ненаглядных детей!

Хати на мгновение нахмурилась, но затем благодарно потянулась к Мирине и крепко стиснула ей руку.

— Твои слова — что капли дождя, падающие на иссохшую землю, — прошептала она.

— И вслед за первыми каплями хлынет целый ливень! — настаивала Мирина. Голос ее набирал силу и уверенность. — Мы еще напоим благодатным дождем эту землю и смоем всю принесенную сюда грязь!

Хати подняла взгляд на внучку — изумленный, исполненный сдержанного уважения.

— Ты права, моя Госпожа Змея. Нам не след забывать о том, что мы — мазагарди, нам должно почтить наших мертвых танцем, невзирая на позор и стыд. Будет еще время очистить эти земли от подлых захватчиков. Пойдем, Ильдиз, ты и Феба примете участие в обряде.

Все четверо вступили в круг танцующих. Мало-помалу ночное небо темнело все больше. Вышла луна.

Когда пламя догорело, Лунные Всадницы принесли оставшуюся снедь и поделили ее на всех. Никому кусок в горло не шел, но Пентесилея строго объявила, что все должны поесть, хотят они того или нет, ибо погребальный пир — это тоже обряд в честь умерших.

— Кроме того, в ближайшие дни нам понадобятся все наши силы, — добавила она.

Поднялся одобрительный гул, все повиновались. Коронилла по-быстрому испекла плоский, крупнозернистый хлеб из муки грубого помола, что жрицы брали с собой в дорогу, и состряпала скудный, но питательный ужин из козьего сыра с оливками. Все запасы племени мазагарди были похищены вместе с конями и козами. Женщины, усилием воли заставляя себя проглотить кусок-другой, гневно переговаривались, ропот звучал все громче — ни дать ни взять свирепое жужжание растревоженных шершней.

Но Пентесилея вновь отдала приказ:

— А теперь — тишина! Мы будем танцевать в честь луны — а потом всем спать. Завтра соберем совет — и, поверьте, то будет совет военный!

Медленный и плавный лунный танец принес долгожданное облегчение — по щекам наконец-то хлынули слезы. Покачиваясь из стороны в сторону и напевая знакомые, умиротворяющие песни ночи, Мирина и ее бабушка плакали — открыто, не стыдясь. Затем Мирина увела Хати, Ильдиз и маленькую Фебу к себе в шатер, и они улеглись рядом, бок о бок — настолько измученные, что даже горечь пережитого днем не помешала им уснуть.