Генерал Ермолов - Татьяна Беспалова

— Что это, Мажит? — смеялся Фёдор. — Уж не слабоумные ли они?

— Это лезгинцы, Педар-ага. Кровавое племя. Кровавое, жадное и глупое.

— Какие ж сокровища скрывает Дарьял, чтоб они так уж расстарались, а? Неужто и вправду таким манером можно сломать ворота, а?

— Поживём — увидим. — Мажит зевнул. — Спать охота, Педар-ага. Что б мы ни сделали — крепость нам уже не спасти.

И аккинский грамотей заснул беспечным сном честного человека.

Совесть защитников крепости тоже, по-видимому, была чиста, потому что большая часть из них тоже отправилась почивать. В свете костров на бастионах и крепостных стенах были ясно видны силуэты часовых, слышен треск сучьев в кострах, редкие выстрелы. Защитники крепости палили наугад, не прицеливаясь. Штурмующие время от времени бросали своё орудие, падали на землю рядом с ним, пережидая ружейный огонь. Потом, по одному, снова поднимались на ноги и принимались за свою нехитрую работу.

— Уж не полоумный ли командир Дарьяльского гарнизона? — бормотал Фёдор себе под нос. — Почему просто не перестреляет их всех? Неужто ружейных зарядов ему жаль? Не перепились ли они там, в крепости?

Перед рассветом осаждавшие устали, утащили бревно обратно в заросли ольхи. В свете костров Фёдор, как ни старался, не смог разглядеть повреждения крепостных ворот. Наконец сон сморил и казака.

* * *

Сражение за сокровища Дарьяла возобновилось с рассветом. Фёдора и Мажита оглушил адский вой и грохот. Оглушительные звуки ударов разбудили эхо в окрестных горах, разогнав утреннее спокойствие. Дюжина джигитов раскачивала на цепях окованное железом бревно, ударяя им в створки крепостных ворот. Крепкие доски всё не поддавались. На крепостных стенах было так тихо и пусто, словно гарнизон вымер или вправду перепился.

Наконец створки ворот распахнулись. Нападающие дружно взвыли. Бревно с глухим грохотом упало на землю и откатилось в сторону. Из распахнутых ворот грянул новый орудийный залп, затем другой. Заныла шрапнель. Большая часть нападавших осталось неподвижно лежать на утоптанной траве перед воротами. Остальные брызнули в стороны. Фёдор слышал истошные вопли — то звали на помощь и молили о пощаде раненые.

Не прошло и пяти минут, как конная полусотня казаков с громким гиком вылетела из ворот крепости. Впереди, блистая серебром аксельбантов, галопировал офицер в белоснежной фуражке.

— Видать, не протрезвели ещё, — предположил Фёдор.

Казаки кружили по поляне перед воротами, размахивая шашками, пытаясь настичь беглецов. Вот один джигит упал с разрубленной головой, вот другой с воплями волочится по земле, пойманный петлёй аркана.

Внезапно откуда-то из-за спин Фёдора и Мажита, из недальней рощи, выскочил блистающий латами всадник. Рыжая шкура его огромного коня сверкала всеми оттенками пламени. С пикой наперевес он нёсся к воротам Дарьяла. За ним следовало воинство в сверкающих шлемах и лохматых шапках, полы бурок вились по ветру, лучи пробудившегося светила сверкали на воздетых кверху клинках.

— Чудо! Смотри, Педар-ага, вот это чудо! — ёрзал сонный Мажит. — Я насчитал семьдесят человек и сбился со счета! Они всю ночь прятались в лесу рядом с нами!

— Это не чудо, грамотей. Это всего лишь Йовта — басурманское семя и его банда, А ты говорил — лезгинцы! Вставай, Соколик. Вставай, братишка. Настал наш черёд.

* * *

Хмель боевого азарта прогнал досадный страх поймать нечаянную пулю. Соколик вынес его в саму гущу бестолковой заварухи. Свист пуль и площадная брань кружились над их головами, как знамёна. В мелькании искажённых злобой и страхом лиц, среди звона и лязга стали, Фёдор пытался различить блеск аксельбантов. Вот мелькнула белая фуражка, вот она уже валяется под копытами мечущихся коней. Волчок, рассекая пахнущий утренней свежестью воздух, насвистывал смертную песнь. Дитя мастера Горды славил своего создателя, орошая алым изрытый копытами луг перед воротами крепости Дарьял. Соколик, скаля зубы, бил противника передними, острыми копытами, вертелся юлой, вынося своего всадника из-под ударов пик и сабель.

— Аллах акбар-р-р-р! — вопил Йовта, жаля врагов наконечником пики, выбивая всадников из седел ударами тяжёлого щита.

Вот мелькнули серебряные аксельбанты офицера, искажённое яростью, обожжённое пороховым дымом лицо. Удар щита — и пистолет выпал из руки, выпустив пулю в беспечные небеса. Следующий, сокрушающий кости удар нацелен в грудь. Офицер падает в траву, под копыта коней. Йовта перехватывает пику для нового удара, целит расчётливо — в горло.

Рука Фёдора двигалась помимо его воли, повинуясь инстинкту опытного бойца. Лезвие вонзилось в древко пики, вошло сбоку. На мгновение почудилось — Волчок пропал. Плотное тело древка не даст себя рассечь, захватит, зажуёт, исковеркает. Но детище мастера Горды из аула Гордали не хотело умирать. Клинок Волчка рассёк древко пики с той же лёгкостью, с какой простой нож рассекает туго натянутую ткань. Часть древка с наконечником отлетела в сторону. В тот же миг послышался выстрел — это офицер разрядил последний пистолет. Пуля чиркнула по чеканному налобью шлема. Тело Йовты ухнуло оземь, огненный жеребец умчался прочь, будто разгневанный горный дух погнал его в лес, на поживу волчьей стаи.

Фёдор выскочил из седла. Вот оно, окровавленное чело врага. Волчок взвизгнул, рассекая воздух, готовый вцепиться противнику в лицо. Фёдор не почувствовал боли, словно коварный шутник походя толкнул его под локоть. Рукоятка клинка вырвалась из ослабевших пальцев, рука бессильно повисла, голова наполнилась мутным туманом забытья, ноги подкосились. Мелькнула перед глазами оскаленная морда Соколика, грудью вставшего на защиту своего всадника. Падая, Фёдор увидел суровое, узкое лицо, от крыльев носа до углов рта рассечённое глубокими складками, тёмные провалы глаз под островерхой волчьей шапкой, мохнатый конь с пёстрыми боками. Али — дикий волк верхом на Маймуне привиделся казаку на пороге небытия.

Всё утихло: крики, лязг металла, выстрелы, топот копыт и конское ржание, как будто болотная жижа сомкнулась над головой казака, сохраняя тело от ран, а душу от новых забот.

Йовта подхватили товарищи, вынесли с поля брани. Напрасно гнались за ними, улюлюкая казаки. Быстрыми и выносливыми оказались кони беглецов. Казаки вернулись ни с чем.

По возвращении к крепостной стене сочли потери. Своих полегло пятнадцать. Нападавшие не побоялись казачьей нагайки и аркана, подбирали раненых и убитых. Десятерых, живых ещё, казаки добили штыками, трое оказались мертвы.

* * *

Фёдор всё слышал: и как Мажит с двумя солдатами тащили его в крепость, и горестные сетования Мажита на упрямство Соколика, который следовал за ними в десяти шагах. Ближе подойти дружок никак не соглашался, за уздечку себя ухватить не давал, упрямец. Из разговоров Фёдор понял: бравый офицер в белой фуражке, спасённый им под стенами Дарьяла, — есть командир гарнизона, подполковник Георгий Михайлович Разумов. Слышал он, как герой ночной баталии справлялся о его, Фёдора, здоровье. Чуял внимательные взгляды и заботливые прикосновения, но оставался недвижим и не открывал глаз. Отвечать на расспросы? Услышать плохие новости? Узнать, как, откуда и почему предатель Йовта оказался под стенами Дарьяла? Или ещё того хуже — доподлинно удостовериться в том, что Али — дикий волк действительно участвовал в схватке. Нет, пусть Мажит пока сам отдувается. В покойном полузабытьи Фёдор пытался представить себе, что не рябой солдат идёт рядом с его носилками, не Мажит прикладывает к его лбу смоченный ледяной водой рушник. Ему грезились синие глаза Аймани, её горячие ладони, можжевеловый аромат её тела.