Тайна Нереиды - Марианна Алферова

При этих словах поэтесса Ариетта вздрогнула.

— Боговдохновенный Кумий прав. Это будет в самом деле забавно, — заметил критик Гней Галликан, двоюродный брат Нормы. — Мне нравятся выступления Бенита. Он умеет бить хлестко и верно.

— Он груб, — сказала Ариетта и покраснела до ушей. — И он безобразен с точки зрения цивилизованного человека.

— Нет ничего на свете привлекательнее безобразия.

— Пошутить неплохо. Но его изберут в сенат на пять лет. Не слишком ли затянется наша шутка? — поинтересовался пожилой оратор, завсегдатай в доме Сервилии. — Я бы предпочел развлечения не столь длительные. Хотя бы потому, что могу не дожить до их окончания.

— Пять лет веселья — это восхитительно, — с жаром воскликнул Кумий. — Я люблю повеселиться всласть.

— Для данной цели нам нужны не писатели, а репортеры, — заметила Вилда. — Причем высокого класса. Такие, как я.

— Нам нужны репортеры в «Акте диурне», а не в «Гладиаторском вестнике», — уточнил Гней Галликан.

— «Гладиаторский вестник» тоже подойдет, — засмеялся Кумий. — Те, кто будет голосовать за Бенита, читают именно «Гладиаторский вестник».

Идея Сервилии Кумия воодушевила. Он был натурой импульсивной, восторженной. Одно слово могло увлечь его в самые фантастические дебри.

— Теперь мы можем все! — разглагольствовал Кумий заплетающимся языком. Неясно было, от чего он захмелел больше — от вина или от открывшихся внезапно перспектив. — Прежде нас опекали гении, сдерживая полет фантазии. Они, как Элий, вечно твердили о нормах, совести, пределах добра и зла. Надоела эта стоическая шелуха! Теперь мы свободны. Мы можем думать все что угодно. Писать что угодно! Мы — истинные первооткрыватели! Мы… — он задохнулся, не в силах обрисовать словами всю грандиозность происходящего.

Воспользовавшись паузой, подал голос драматург Силан, племянник консула, возлежавший возле Юлии Кумской, красный как рак, потому что каждое прикосновение актрисы вызывало у него мгновенную эрекцию, но Юлия не делала никаких намеков на то, что готова удовлетворить желания молодой знаменитости.

Силан называл себя практичным творцом, и сейчас его заявления, в отличие от восторженных возгласов Кумия, тоже были весьма практичны.

— У меня явилась прекрасная мысль. Мы только что закончили репетировать «Касину», где я сделал несколько удачных намеков, улучшив текст Плавта. И теперь я возьмусь за новую пьесу. В центре я поставлю Бенита.

— Он не должен быть смешон, — предупредила Сервилия. — Он должен быть интересен. И умнее, чем на самом деле. Не слишком благороден. Проходимец. Каков и есть. Но проходимец обаятельный.

— Он будет великолепен! — пообещал Силан. — Весь Рим в него тут же влюбится!

— Ты не успеешь поставить пьесу к выборам, — охладил его пыл Галликан.

— Я сочиню ее за три дня. И опубликую…

— Сначала мы устроим читку у меня. Вестники сообщат об этом. Расхвалят. Заинтригуют. О Бените должны говорить постоянно. Все и повсюду.

Юлия Кумекая сокрушенно покачала головой:

— Сегодня мне кажется, что меня пригласили не в дом Сервилии Кар, а в дешевый лупанарий. Она сорвала с головы венок и поднялась.

— Боговдохновенная Юлия, — попытался удержать ее Силан. — К чему искусству добродетель? Она пресна и неинтересна.

— Может, искусству добродетель и ни к чему, но в жизни она очень бы пригодилась! — И Юлия удалилась с гордым видом.

— Не обижайтесь, домна Сервилия, — поспешно забормотал Силан. — Юлия понимает лишь свои шутки.

— Я это заметила, — кивнула хозяйка. — Осушим, друзья, бокалы за начало нового дела. Сегодня Календы — день, сулящий удачу.

«Сегодня состоится свадьба Марка Руфина Мессия Деция Августа и Криспины Пизон одновременно со свадьбой Гая Элия Мессия Деция Цезаря и Летиции Кар».

«Акта диурна», 5-й день до Нон октября (3 октября)

Утром лучший римский парикмахер острием копья разделил на пробор волосы Летиции и вплел в прическу красные ленты. Белое платье из тончайшего шелка стоило сто тысяч. Пояс, расшитый драгоценными камнями, хитро оплетен вокруг талии. Красная вуаль прозрачна — сквозь нее мир казался розовым, как перезревший персик. Летиция добилась своего. Странно, но ей порой казалось, что Элий ее любит. Она почти что верила в это. Вот только видение… оно вновь и вновь посещало ее, всякий раз заканчиваясь на одном и том же месте — стрела впивалась Элию в шею. Что произойдет дальше, Летиция угадать не могла. Остался ли Элий жив, или… Она лишь знала, что это случится вскоре. И сердце ее сжималось.

Даже в день свадьбы она не могла об этом забыть. Она гнала проклятое видение. Шептала как заклинание фразу, которую вскоре должна будет произнести:

«Где ты, Гаий, там я Гайя»[22]. Но проклятая стрела вновь и вновь отправлялась в свой роковой полет. Летиция пыталась представить, как через несколько часов Элий поднимет ее на руки и внесет в дом — невеста не должна касаться ногой порога — порог в. любом доме посвящен Весте. Элию будет сложновато сделать это, и щемящая тоска — то ли жалость, то ли нечто такое, что выше и любви и жалости, — вызывало сосущую пустоту под ребрами. И вновь возникала закопченная стена, и летящая стрела, и… Летти была готова биться головой о стену, лишь бы изничтожить проклятое видение. Но она знала, что это бесполезно.

Пять восковых факелов несли юноши, одетые в протексту[23]. У порога дома новобрачную окропили водой, горящие факелы загородили ей дорогу. Она должна пройти через огонь и воду, чтобы разделить их с супругом, и если его «отлучат от огня и воды»[24], она тоже будет отлучена — добровольно.

Свадьба — это ритуал, последовательность заученных действий. Все расписано — слова, и цвет одежды, повороты головы, шаги, расстояния, в которые ты должен уложиться, и даже эмоции, которые должен испытывать. Ритуал, сплетенный столетия назад. Превращенный с годами в тончайшее сложнейшее кружево. Впрочем, и сам Рим со своими устоями жизни, взглядами, молитвами, посмертными масками, храмами, дорогами, роскошными термами, бесчисленными тавернами, Колизеем, театрами и исполнением желаний превратился в сложнейшее кружево. Но разве может кружево существовать две тысячи лет? Любые нити истлеют и превратятся в прах — шерсть не устоит, и даже сталь не устоит. Лишь золото, равнодушное к тлению, сможет сберечь узор. Парки ткут нити избранных из злата. И лишь эти золотые нити скрепляют истонченную веками ткань, золотые нити избранных судеб удерживают Империю от падения.