Космонавты Гитлера. У почтальонов долгая память - Юрий Невский

Никонова как раз вступила в перепалку с кем-то из милицейских чинов, раздавался ее резкий пронзительный голос. Стражи порядка пытались выяснить, кто же хозяин? И что это за молодежная банда, не они ли сами поджигатели, хулиганы? От пожарных на разведку примчался ярко-красный уазик, моргал мигалками, шевелил усами антенн, размышляя, звать ли своих на подмогу? Наконец, появившийся великолепный брандмайор, потоптавшись подле жалкого для него зрелища догорающего домика, разочарованно плюнул в добегающие до его ног и робко гаснущие пред огнеборцем слабые дымные змейки.

– Да что там тушить… и тушить уже нечего, – шмыгал носом Чешнак, специально выделенный Наде в помощь как верный оруже… точнее, цветоносец. Растопырив руки, насколько мог, он стоял рядом, прижимая к себе охапку подаренных букетов. Цветы впитывали огненные блески, хотели ими напиться, кивали тяжелыми головами, склоняясь к Надиному плечу. Из-за цветов и Чешнака не видно. Синхронно подшмыгивая своему приятелю, долговязый Рудулис, которому поручено следить за подарками, то и дело ронял на землю блестящие наборы в розовых бантиках, диски, книги… и еще сто пятьдесят неизвестных коробочек, что выскальзывали из его неуклюжих пальцев

ты Надюх если в следующий раз танцевать будешь

тьфу-тьфу-тьфу не дай бог конечно

то землетрясение случится наверное

высказался из-за спин ребят неизвестный «доброжелатель», она не поняла кто. Ну и пусть… ведь все это сегодня ради нее! Праздник удался на славу! И еще эти огни… она давно ждала этого… Сцена. Цветы. Зрители в темноте. Беспощадный свет рампы. А где же те невесомые золотистые феи, что перепархивали в лучах света? Остов дома догорал. Бился в агонии, ворочался дикий зверь, разметав лохмотья вздыбленной шкуры, рыча смрадной пастью – и не хотел умирать, рассыпая искры, тараща угли слепящих ненавистью глаз.

Еще более усугубляя нелепость происходящего, ее мобильник затрепыхался пойманной рыбкой в кармане куртки. По определителю незнакомый номер.

– Надя? Надежда?! Это Аратюнян говорит, – голос неизвестного выдержал паузу, чтобы его признали. Будто все только и мечтают, чтобы им позвонил какой-то Аратюнян!

– Это Аратюнян! Надя! Вы в порядке?

Она просто не успела сказать ему что-нибудь от всей души. Не удавалось пристроить трубку ближе к уху, мешал настырно лезущий из-за спины медведь, сбившийся капюшон куртки, запутавшиеся волосы, шары в руке, рвущиеся на свободу.

Нет! Она не в порядке! Она очень даже не в порядке!

– Это Ара! тю! нян! Вы только не волнуйтесь! У нас здесь все нормально! Все нормально, я говорю, слышите? Это я вам как врач заявляю!

Аратюнян. Да. Главврач. До нее наконец дошло… но если что-то с мамой? Как раз сейчас, в этот момент, она там, в забытьи, проходит самый пик.

Так бы и осела на землю – но воздушные шары тянули вверх, медведь позади уперся ногами.

– Не переживайте, Надя, – он долдонил свое. – Вы будете говорить со своей мамой. Она хочет поговорить с вами. Заверяю, с ней все нормально. Я передаю телефон.

– Надя! – донесся из дальней дали родной любимый встревоженный мамин голос. – Ты цела? невредима? все живы? дача сгорела?

…….

Что она должна сказать?

Надя оглядела странное действо, центром которого оказалась. Все как-то пообвыклись с происходящим, в кажущейся суматохе просматривалась некая самоорганизованность. Ребята, милиционеры, просто любопытные, интернациональные рабочие… по крайней мере, никто не остался в одиночестве, все были сплавлены, объединены. Разве что хоровод не водили, положив сплетенные руки на плечи друг другу. Она взяла в другую руку веревочки с двумя трепещущими любящими сердцами… мамы и папы… Подсадила на плечи повыше плюшевого медведя

догорает мама

[Серый человек]

Ну, допустим, – сказал начальник, выслушав то, что зачитал подчиненный. – Но что это говорит о нашем объекте? Ничего. Люди собрались, скинулись, кто сколько может, покупают книги, какие хотят. Пусть даже уничтожают, это их личное дело.

– Но здесь есть одно замечание Феликса Альбертовича, директора. Вот здесь… это место… и если граждане поймут… в общем… Он говорит, что при определенных условиях они готовы перейти к более радикальным действиям. «Ведь надлежит взять подобие с ветхозаветного прообраза… (говорит директор)… надлежит взять подобие с ветхозаветного прообраза… когда народ Божий, возвратившийся из вавилонского пленения, приступил к восстановлению разрушенных стен Иерусалима. Тогда, по слову Писания: «строившие стену… одною рукою производили работу, а другою держали копьё. Каждый из строивших препоясан был мечом по чреслам своим, и так они строили». Кстати, добавляет директор, они собираются обратиться за

консультацией по этому вопросу

к специалисту

вы понимаете, в чем здесь подтекст?

– Честно говоря, не совсем, – пожал плечами начальник. – Возможно, к специалисту, толкующему Священное Писание?

– Нет! Здесь есть его слова: «к отцу одной нашей ученицы». А кто «отец одной нашей ученицы» и тем более «специалист по радикальным действиям»? Ведь это же тот, кто интересует нас, объект, за которым мы ведем наблюдение! Разве это не его разработка – снайперский самокорректирующийся прицел на жидких кристаллах с лазерным наведением?

– М-да… – лицо начальника выражало крайнюю степень задумчивости. – Что-то я припоминаю. Ведь он назвал его, этот прицел, «Незримый меч». Так, кажется?

– Вот именно! «Каждый из строивших препоясан был МЕЧОМ по чреслам своим…»

И не просто догорает… Ведь это те страшилища с чердака. Ворочаются, обугливаются и съеживаются. Последние всплески закрутились в смерч, разметались рыжими космами, затрясли взлохмаченной бородой. Вспыхнул ослепляющий взор, от дыма защипало в носу. Они устроили пожар! Пусть их пепел развеет ветер, раскатают и вдавят в грязь колеса машин. Рабочие из Молдавии, Белоруссии, Украины, Таджикистана и Казахстана – растащат на подошвах ботинок вместе со слякотным снегом.

Ее мама почувствовала это… Ей передались Надины токи. Вот пробегают и гаснут блуждающие огни, пляшущие письмена.

Это она все устроила!

Была в самом центре, среди всех. И преобразилась. И присела, и подпрыгнула, и свела и развела руки, и ударила себя по бедрам. Дикие песни моего народа! Так-так-так, внимание! – громко хлопнула в ладоши. Зазвучали шаманские бубны, послышалось горловое пение, вступили барабаны – стук сердец, страстные вздохи, колеблющие вечер стоны. Трещотки, колокольчики, флейты.

Все превратились в единое существо. Взмахнула рукой – поднялась и опала волна… кивнула головой – узор тут же сменился… Повела, завьюжила, втянула в хоровод. Не спряталась, не убежала, не застыла в ступоре у стенки, как перед расстрелом. В завихряющиеся потоки к ним влились, присоединились, тихо скользнули девушки из сада в голубых бальных платьях – стало тесно. Движения размешивали терпкий настой запахов, восклицаний, быстрых взглядов, откинутых челок со лба. Накатили грозовые тучи, просквозил плазменный кий. Обрушилось сонмище голенастых кузнечиков… Все вращались, раскинув руки часовыми стрелками; волосы насыщались блеском, черные извивающиеся пряди, как тысяча тропинок – вели в заколдованный лес. Вознеслось ритуальное песнопение с зашифрованным тайным значением.