Пояс и шлем - Валерий Мильгром

— Чугунный лоб не может поднять чугунный столб, — нашелся Трикс. — Может, у вашего высочества выйдет?

Вместо ответа Лионель легко подхватил столб и перенес его к другим мишеням.

Пока они с Андрэ устанавливали его, мы с Олегом коротко рассказали Хорхе то, что узнали от Антонио.

— Похоже, мы вышли на след! — резюмировал Эррера, выслушав историю с розовым туманом.

— Не будем пока проявлять излишний интерес к этой истории, — сказал Грег. — Мы совершенно не владеем ситуацией. Кантона ничего об этом не знал. Можно напороть глупостей, а потом не исправишь…

Все мы согласились с этим.

Вскоре соревнования начались. Было жарко. Пот, заливавший глаза, одинаково мешал всем двадцати четырем стрелкам, выстроившимся в линию напротив двадцати четырех мишеней. По команде главного судьи — наследника престола — стрелки производили залп.

К моему удивлению Лионель, обещавший принять участие в турнире, сидел в принесенном слугами кресле рядом с нами. Соревнования шли на выбывание. После каждого выстрела судья с помощниками проверял мишени и называл слабейший результат. Стрелок, показавший его, автоматически переходил в помощники принца.

Через час, когда на линии выстрела остались пятеро сильнейших и среди них сэр Галахэд, я решился спросить у его высочества, почему он не стреляет.

— Берегу стрелы, — загадочно объяснил Лионель. Потом улыбнулся и добавил: — Я выигрываю эти состязания три года подряд. Победитель сможет вызвать меня после того, как все остальные соперники выйдут из борьбы. Тогда и наступит моя очередь.

— Вы сделаете всего один выстрел?

— Вообще полагается дюжина, но сегодня, надеюсь, хватит и одного. Я придумал забавный фокус!

Один за другим стрелки покидали места на линии огня. Наконец, там остался только сэр Персиваль, бурно приветствуемый зрителями.

— Ваше высочество, я имею честь вызвать на соревнование вас! — крикнул он не сходя со своего места. — Выбирайте мишень!

— Выбираю первый номер, — ответил Лионель и, не вставая с кресла, положил арбалет со взведенным пусковым устройством себе на колени. — Только, мессир Гастон Ле Руа, замените ее, пожалуйста, на мою личную мишень.

— Слушаюсь, ваше высочество! — сказал невысокий, очень толстый человек в гигантской шляпе с пером. Когда он, смешно ковыляя, убежал во дворец за мишенью, Лионель повернулся к нам:

— Это весьма услужливый дворянин. Очень стремится стать бароном. Если будет так бегать дальше, то добежит или до баронской короны, или до сердечного приступа.

Мы засмеялись. Этот веселый циник мне положительно нравился.

Скоро с маленькой красной мишенью в руках появился мессир Гастон Ле Руа. Мелкой рысцой, задевая шляпой ветки деревьев, стоящих на краю поляны, он ринулся менять мишень. Ему оставалось еще метров тридцать, а до нас было не меньше 120, когда Лионель неожиданно сказал:

— Вот теперь можно начинать!

С этими словами, которых сначала никто из нас не понял, он поднял арбалет и, не целясь, навскидку выстрелил.

Эррера ахнул. Стрела просвистела в воздухе и пригвоздила роскошное перо из не менее роскошной шляпы мессира Ле Руа к суку толстого дерева, мимо которого он как раз пробегал. Сам мессир даже не почувствовал потери. Шляпа осталась висеть на дереве, а будущий барон все еще несся к мишеням.

Зрители взорвались хохотом и аплодисментами. Сэр Персиваль поднял обе руки:

— Сдаюсь, ваше высочество! Вы опять победили.

Лионель встал и шутливо поклонился толпе.

Только тут мессир Ле Руа обнаружил отсутствие шляпы. Он схватился за голову, оглянулся и выронил мишень. Дрожащими руками он освободил шляпу.

— В вашем будущем гербе наверняка будет эта стрела, — сказал ему Лионель. — Оставьте ее себе на память.

— О, вы так любезны, ваше высочество! — расцвел придворный. — Покорно благодарю вас.

Инцидент был исчерпан. Дамы вручили победителю огромный букет, перевязанный лентами всех цветов. Только белого среди них не было: леди Амелия хранила свои ленты для кого-то другого. Я пообещал себе, что, во всяком случае, поборюсь за них.

Солнце клонилось к закату. Министр двора и этикета вежливо предупредил нас, что лучшие покои во дворце отведены для нашего отдыха. Мы приглашены на обед к их величествам, потом сможем отдохнуть и поразвлечься на вечернем состязании поэтов.

Обед прошел весело. Трикс в лицах изображал его величеству, не видевшему блистательной победы Лионеля, мессира Ле Руа, сэра Персиваля и других. Делал он это мастерски, прямо на глазах преображаясь из одного персонажа в другого. Наверное, в нем погибал большой актер.

Потом мы отдыхали в своих покоях. Это были богато обставленные квартиры, каждая из трех комнат. Все, кроме Эрреры, нашли их вполне приемлемыми. Аргентинец же, сделав большие глаза, трагическим голосом произнес:

— Здесь наверняка полчища этих ужасных… насекомых!

— Вполне возможно, — спокойно согласился Олег. — А ведь нам еще предстоит ночевать во дворце.

— Здесь?! — возмутился Хорхе. — И это говорите вы, врач… Боже мой, да я ни за что не соглашусь!

— Но другого выхода нет, — сказал Грег. — Мы послы, а посол не имеет права обижать хозяина. Надеюсь, Хорхе, мне не нужно объяснять вам это.

— Не нужно, — поник Эррера. — Но… я не могу так сразу. Давайте хотя бы начнем с завтрашнего дня.

— Давайте, — поддержал Олег. — Возьмем на корабле свое постельное белье.

— Ладно, идет, — сказали и мы с Голдиным.

После отдыха мы снова собрались в Белом зале. Пожалуй, на утренней аудиенции народу было меньше. Нам то и дело представлялись незнакомые аристократы. Подоспевший Антонио объяснил, что это провинциальные дворяне съезжаются на завтрашний турнир.

Состязание поэтов открыл сэр Кей. Он прочитал что-то вроде мадригала, довольно слезливого. Впрочем, его приветствовали так, как, должно быть, не снилось и Шекспиру.

Следом выступил сэр Гарет. За ним в борьбу вступил какой-то провинциальный рыцарь. Все их опусы, на мой взгляд, были единого достоинства — пятицентового. Зато спеси имелось на целый доллар. Каждый выступающий удостаивался благосклонной улыбки своей дамы, а порой и нескольких.

Под конец настал черед сэра Галахэда. Должен признать, что его произведение стоило чуть-чуть больше. Цента на два. Но как он его читал!

Встав на одно колено перед прелестной брюнеткой, он в неизбывной тоске тянул к ней длинные руки, его борода, напоминавшая бороду козла Джерри с фермы моего детства, тряслась от чувств, переполнявших ее владельца… На этого рыцаря-барда просто противно было смотреть. Да и что такое «рыцарь-бард»?! Я тоже иногда пою. Но для разговора с противниками предпочитаю хук справа. Это и благородней, и действенней. Или ты певец, или ты боец. А донимая врага нотами, ты подвергаешь его куда более мучительной пытке. Что там сталь или клинок по сравнению с иным колоратурным сопрано…