Тупая езда - Ирвин Уэлш

Поначалу ему страшно. Когда он был ребенком, настоящий папа Генри говорил ему: не ходи туда, сынок, а не то тебя схватят мерзкие человечки в рясах. Но здесь все очень красиво, не то что в старой кирхе в Пеникуике, где проповедником был преподобный Альфред Биртлз, у которого из носа торчали волосы, а изо рта шел странный влажный запах, который у Джонти с тех пор всегда ассоциировался с церковью.

Джонти замечает исповедальню, заходит в нее и садится, прямо как по телевизору. Он чувствует, что с другой стороны кто-то есть, и, разумеется, в следующее мгновение задвижка отодвигается. Через решетку видны тонкие мужские руки. Стоит свежий запах лосьона после бритья и полированной древесины, а вовсе не тот прокисший сырой запах, который исходил от преподобного Фредди Биртлза.

— Здравствуй, сын мой, — звучит голос священника. — Что тебя беспокоит?

Джонти прочищает горло.

— Я не католик, святой отец, и я не согласен с тем, что нам нужен папа, точняк, точняк, не согласен, но я хочу исповедоваться в своих грехах.

— Думаю, если вы хотите снять тяжесть со своей души, вам нужно обратиться к тому, кто разделяет ваше вероисповедание, — говорит священник.

У него очень глубокий голос, думает Джонти. Это плохой знак, обычно такой голос у не самых добрых учителей.

Джонти не по душе то, что он слышит.

— Но ведь вы должны помогать, да, точно, должны помогать, потому что мы все как бы дети Божьи. Все дети Божьи, отец, так сказано в этой доброй книге, точняк, в доброй книге.

— Но таинство исповеди — священный договор. Чтобы он имел силу, вы должны быть верующим. Насколько я понимаю, вы протестант, верно?

— Точняк, точняк, протестант, ага, это я, шотландский протестант, пресвитерианская церковь, точно. Ага, ага, ага.

— Тогда что же вы здесь делаете? — говорит священник. — Вы не имеете никакого отношения к доктрине и учениям Римско-католической церкви и не исповедуете их.

— Ага, вообще я не люблю всю эту папскую тему, точняк, но мне нравится исповедь. Исповедь — это клево! Мне нравится, что можно пойти и исповедаться в грехах. Это полезно для души, ага, точно, полезно для души.

Джонти слышит, как священник с силой выдыхает воздух. Затем, медленно и тщательно выговаривая слова, священник произносит:

— Вы не понимаете; нельзя выбрать какой-то один аспект веры на свое усмотрение просто потому, что он вас заинтересовал. Церковь — это не супермаркет!

Джонти приходят на ум супермаркеты «Теско»[24], «Сейнсбери» и «Моррисонз»[25]. Ведь какие-то продукты лучше покупать в одних супермаркетах, а какие-то — в других.

— А вот и зря! Было бы ужасно хорошо, вот-вот, если бы можно было брать лучшее из каждой религии! Если бы вообще не нужно было ходить в церковь, разве только на свадьбы и похороны, как у нас, протестантов, и если можно было бы исповедоваться в грехах, как при папстве, а потом одевать девушек, как у мусульман, чтобы другие мужчины не могли на них смотреть!

— Не думаю, что…

— Потому что от этого все проблемы, отец, как раз об этом я и хотел поговорить — о том, что делать, когда другие парни смотрят на твою девушку!

— Боюсь, вам правда придется уйти…

— Но ведь все мы твари Божьи…

— Пожалуйста, уходите, пока я не вызвал полицию, — говорит священник, и Джонти слышит, как тот встает.

— Канешн, канешн, в этом нет необходимости, я уже ухожу, ага.

Джонти встает, но когда он выходит из исповедальни, то неожиданно видит перед собой куда более молодого человека, чем ожидал, настоящий юнец-священник. Джонти ошеломлен; такой парень легко мог бы завести себе подружку, если бы только захотел, ему совсем ни к чему возиться с детьми.

— Так я пойду, значит…

— Идите! — Священник указывает на дверь.

Джонти мигом выбегает из церкви. Он знает, что в такой рясе священнику никогда его не догнать, будь Джонти хоть маленьким мальчиком!

На улице похолодало. Джонти видит, что изо рта у него, как у дракона, вырывается пар, но продолжает бежать, пока не оказывается в безопасности — в парадной своего дома. Через другую дверь, с трудом справляясь с большим мешком покупок, входит миссис Кутбертсон, соседка Джонти по лестничной площадке.

— Ужасно холодно, Джонти, сынок.

— Да уж, точно, миссис Кутбертсон, да уж. Холодно, ага. Давайте я подниму вам наверх этот мешок с покупками. Ага. С вашими покупками.

Джонти придерживает тяжелую входную дверь в парадную, и худосочная старушка протискивается внутрь, стремясь поскорее укрыться от ветра.

— Дай тебе Бог здоровья, Джонти, сынок, я уже не справляюсь, как раньше.

— Не волнуйтесь, ага, не волнуйтесь, — говорит Джонти, забирая мешок. — Тяжелый мешок, миссис Кутбертсон, да, ужасно тяжелый, — повторяет он, но для него это не проблема. Несмотря на худощавость, Джонти — жилистый и сильный парень.

— И то правда, сынок. — Миссис Кутбертсон с благодарностью и облегчением на лице ощупывает натруженное плечо и проверяет пульс. Она медленно идет рядом с Джонти, пока они взбираются по лестнице. — Да, Джонти, хороший ты мальчик. Один из лучших.

— Я простой деревенский парень. Из Пеникуика, точняк, точняк, из Пеникуика.

Миссис Кутбертсон трясет головой. В ее глазах загорается огонек.

— Не позволяй никому говорить тебе, что ты простой, Джонти, сынок, это не так. — Она указывает на его грудь. — Может, ты и не так быстро соображаешь, как городские ребята, но ты не простой. У тебя доброе сердце, сынок.

— Но доброе сердце ничего не стоит, — не соглашается Джонти, он думает о несчастье с Джинти и продолжает свою мысль: — Оно не делает счастливым, совсем нет, не-а.

Миссис Кутбертсон больно это слышать; она прикладывает руку к своей костлявой старой груди.

— Не говори так, Джонти, сынок. Если у тебя нет доброго сердца, у тебя нет ничего.

— Ну да, может, и так, — кивает Джонти, подходя к лестничной площадке, — но если у тебя доброе сердце, то некоторые так и норовят воткнуть в него нож. Для них это доброе сердце — мишень, яблочко в дартс. Они говорят: «Вот мы сейчас это доброе сердце!» Ага, так и есть. Так и есть.

После такого ответа миссис Кутбертсон сникает. Джонти знает, что все сказанное им — правда, но и без того очевидная подавленность миссис Кутбертсон заставляет его на этом остановиться. Он разворачивается и идет в свою квартиру. Он чувствует, что снова дрожит, все из-за этой прогулки под холодным моросящим дождем и мокрого воротника. Джонти бросает взгляд в спальню, видит Джинти, вокруг глаз у нее синие круги, похожие на тени для век, она лежит на кровати в той же позе, что и раньше, ее голову подпирает стопка подушек. Джонти хочет войти, он уже готов постучать в дверь, но отдергивает руку и идет в гостиную. Он смотрит на противоположную сторону Горджи-роуд, в направлении моста и «Паба без названия». Мимо катится такси.