Выдающийся ум. Мыслить как Шерлок Холмс - Мария Конникова

Это явление известно как функциональная закрепленность (фиксированность). Нам свойственно воспринимать предметы так, как они представлены нам, как выполняющие специфическую функцию, уже присвоенную им. Коробочка и кнопки воспринимаются как одно целое – коробочка кнопок. Коробочка содержит кнопки, и другой функции у нее нет. Для того чтобы преодолеть эту установку и разложить предмет на две составляющие, понять, что коробочка и кнопки – две разные вещи, требуется скачок воображения (Дункер, выходец из школы гештальт-терапии, изучал именно этот вопрос – о свойственном нам стремлении видеть целое, пренебрегая составляющими.)

И действительно, в экспериментах, проведенных по следам первоначального исследования Дункера, процент людей, решивших задачу, резко возрастал, стоило только предложить им предметы для решения по отдельности – коробочку и лежащие рядом кнопки. То же самое происходило и в случае простой лингвистической уловки: если перед решением задачи со свечкой участникам предлагали список слов, разделенных союзом «и» или предлогом «с» (например, не «коробочка кнопок», а «коробочка с кнопками» или «коробочка и кнопки»), то вероятность нахождения решения задачи возрастала. И даже когда слова были просто подчеркнуты по отдельности, как пять пунктов списка (свечка, коробочка кнопок и книжечка спичек), участники все равно с большей вероятностью находили решение.

Но в своем изначальном виде задача требовала подумать, абстрагироваться от очевидного без какой-либо помощи извне. Это не так просто, как изучить все результаты наблюдений и перейти к действиям или пытаться вывести наиболее вероятный сценарий, соответствующий целям. Участники эксперимента, сумевшие решить эту задачу, знали, как важно не действовать, понимали, как полезно дать разуму возможность впитать ситуацию и спокойно обдумать ее. Короче, эти люди сознавали, что между наблюдением и умозаключением находится решающий и незаменимый этап воображения.

Легко считать Шерлока Холмса бесстрастной и холодной мыслящей машиной, олицетворением расчета и логики. Но образ Холмса как логического автомата безнадежно далек от истины. Напротив, то, что делает Холмса недосягаемым для других сыщиков, инспекторов и гражданских лиц, – это как раз его готовность увлечься неочевидным, охватить умом гипотетическое, домысливать и строить догадки, то есть способностью к творческому мышлению и воображению.

Тогда почему же мы склонны упускать из виду эту мягкую, почти артистическую сторону натуры и всецело сосредоточиваемся на математической, почти компьютерной логике сыщика? Просто потому, что она кажется проще и надежнее. Такой подход глубоко укоренился в нашей психике. Мы учимся ему с раннего детства. Как сказал Альберт Эйнштейн, «интуитивное мышление – священный дар, а рациональное – преданный слуга. Мы создали общество, в котором ценят слугу, но забыли о даре». Мы живем в обществе, которое чтит компьютерную модель, боготворит Холмса-сверхчеловека, способного управляться с бесчисленным множеством данных, с поразительной точностью анализировать их и выдавать решение. Это общество скоро на расправу с таким численно не измеряемым свойством, как воображение.

Но постойте, скажете вы, это же явное передергивание. Ведь мы процветаем благодаря идеям новаторства и творчества. Мы живем в эпоху предпринимателей, людей с идеями, Стива Джобса и девиза «думай неординарно». Вообще-то и да, и нет. То есть номинально мы ценим творческие способности, но в глубине души до безумия боимся воображения.

Как правило, мы недолюбливаем неопределенность. Она внушает нам беспокойство. Мир определенности – гораздо более дружественное место. И мы прилагаем все старания, чтобы свести любую неопределенность на нет, зачастую совершая привычный и практичный выбор, оберегающий статус-кво. Как говорил Гамлет, «Мириться лучше со знакомым злом, чем бегством к незнакомому стремиться»[11]11

Перевод Б. Пастернака.

[Закрыть]. Этим все и сказано.

Ведь творчество требует необычности и новизны. Воображение – это прежде всего новые возможности, непредвиденные обстоятельства, противоречия фактам, новые комбинации прежних элементов. Все не изведано и не опробовано. А если не опробовано, значит, относится к неопределенностям. Они пугают, даже если мы не осознаём, как сильно они пугают лично нас. Вдобавок велика вероятность конфуза (ведь никто не дает гарантий успеха). Как вы думаете, почему инспекторы у Конан Дойла так не любят отступать от стандартных процедур, делать хоть что-нибудь, что грозит поставить под сомнение ход расследованию или хотя бы на миг затянуть его? Их пугает воображение Холмса.

Рассмотрим распространенный парадокс: организации, учреждения и отдельные лица, принимающие решения, зачастую отвергают творческие идеи, даже если открыто признают, что креативность для них – важная, иногда центральная цель. Почему? Новые исследования позволили предположить, что мы придерживаемся подсознательного предубеждения против творческих идей – во многом так же, как в случаях расизма и фобий.

Помните имплицитный ассоциативный тест (ИАТ) из второй главы? В ряде исследований Дженнифер Мюллер и ее коллеги решили видоизменить этот тест, использовать его для выявления того, что никогда не фигурировало в подобном тестировании: креативности. Участники эксперимента должны были работать с парами слов, относящихся к категориям «хороших» и «плохих», как при обычном ИАТ, но на этот раз слова указывали на свойства либо практические («функциональность», «конструктивность», «польза»), либо креативные («инновация», «изобретательный», «оригинальный»). Результаты показали, что даже те участники, которые изначально поместили креативность на довольно высокое место в списке позитивных качеств, в условиях неопределенности продемонстрировали неявную предубежденность против нее по сравнению с практичностью. Более того, они оценили идею, признанную ими креативной в ходе предварительного тестирования (например, кроссовки, изготовленные с применением нанотехнологий, позволяющих регулировать толщину ткани, охлаждать стопу и уменьшать образование мозолей), как менее креативную, чем ее более определенные аналоги. Значит, участники не только были внутренне предубеждены, но и продемонстрировали неспособность увидеть креативность как таковую, даже непосредственно с ней столкнувшись.

Да, этот эффект проявлялся только в условиях неопределенности, но разве не она характеризует большинство видов окружения, в котором принимаются решения? И конечно, то же самое можно сказать о работе сыщика. А также о работе в корпорациях. В науке. В бизнесе. Практически в любой сфере.

Великие мыслители преодолевали этот барьер, эту боязнь пустоты. У Эйнштейна случались неудачи. Как и у Авраама Линкольна, который, наряду с немногими другими, ушел на войну в чине капитана, а вернулся рядовым, вдобавок дважды был объявлен банкротом еще до того, как занял президентский пост. Нечто подобное произошло и с Уолтом Диснеем, которого уволили из газеты за «недостаток фантазии» (если и существуют парадоксы креативности, то здесь он перед нами в чистом виде). И с Томасом Эдисоном, который изобрел более тысячи неудачных образцов лампочек, прежде чем сумел сделать работающую. И с Шерлоком Холмсом (Ирен Адлер – нет возражений? Человек с рассеченной губой? Что насчет желтого лица, о котором мы еще поговорим подробно?).