Сожжение Просперо - Дэн Абнетт

Командующий экспедиционной флотилией послал Безмолвию предупреждение о том, что главной целью Империума Терры являются мирный контакт и обмен и агрессивное поведение Безмолвия в этом случае недопустимо. Корабль и его экипаж должны быть освобождены. Необходимо начать переговоры и в диалоге с имперскими итераторами достичь взаимопонимания.

В результате было получено первое послание от Безмолвия. В нем подробно, словно ребенку или приручаемому животному, объяснялось, что именно Безмолвие является истинным и единственным наследником Терры. Как следует из его названия, мир в любой момент готов возобновить контакты с планетой-колыбелью. Безмолвие терпеливо ждет этого мгновения, несмотря на апокалипсические бури и потрясения.

А те, кто сейчас приблизился к планете, всего лишь притворщики. Они не те, за кого себя выдают. Это лишь грубая подделка какой-то чужой расы, имитирующая человечество.

Свои выводы Безмолвие подкрепляло присланными копиями результатов исследования пленников. Каждый пленник, как утверждало Безмолвие, продемонстрировал не менее пятнадцати тысяч отличий, что, согласно результатам вивисекции, неопровержимо свидетельствовало об их нечеловеческом происхождении.

Командующий Сороковой экспедиционной флотилией обратился за помощью к ближайшим Астартес.

Чем дольше Хавсер жил в Стае, тем больше Астартес старались с ним познакомиться. Неизвестные ему воины из рот, с которыми он не общался, приходили, разыскивали его и настороженно рассматривали золотистыми нечеловеческими глазами.

Они не пытались узнать его, чтобы доверять. Дело было не в доверии. Похоже, они хотели привыкнуть к чужому запаху, появившемуся в Этте.

Или кто-то, обладающий достаточной властью над стаей самых жестоких убийц Фенриса, приказал им принять его.

Казалось, что, как и в случае с Битуром Беркау, они придают огромное значение его сказаниям.

— Почему эти рассказы так важны? — спросил как-то вечером Хавсер, когда ему позволили разделить трапезу с Скарссеном и его партнерами по игре.

Настольные игры вроде хнефтафла, похоже, помогали воинам оттачивать стратегию.

Скарссен пожал плечами. Он был слишком занят, набивая рот мясом, совершенно не придерживаясь человеческих обычаев. Так не мог себя вести даже до предела изголодавшийся человек. Это были повадки зверя, подкрепляющего силы и не знающего, когда ему снова придется поесть.

Хавсер сидел над миской с рыбной похлебкой и горсткой сушеных фруктов. Астартес Фиф поглощали мьод и куски сырого мяса, красного и подпорченного, пахнущего медью и карболкой.

— Может, это из-за того, что вы ничего не записываете? — не унимался Хавсер.

Лорд Скарссен вытер с губ кровь.

— Воспоминания — это единственное, что имеет значение. Если ты что-то запомнил, ты сможешь сделать это снова. Или не делать.

— Вы учитесь?

— Это и означает учиться, — кивнул Скарссен. — Если ты можешь поведать сказание, значит, тебе известно, о чем идет речь.

— Кроме того, благодаря сказаниям мы не забываем о своих мертвецах, — вставил Варангр.

— И это тоже, — согласился Скарссен.

— Мертвецах? — переспросил Хавсер.

— Им становится тоскливо, если мы о них забываем. Ни один человек не должен оставаться одиноким и забытым своими товарищами. Даже если он стал вигхтом и ушел в темноту Подвселенной.

При свете лампы Хавсер попытался разглядеть лицо Варангра, но перед ним была только бесстрастная маска хищника.

— Когда я спал, — заговорил Хавсер, но умолк, поскольку еще не придумал окончание фразы.

— Ну? — раздраженно бросил Скарссен.

Хавсер встряхнулся, освобождаясь от мгновенного транса.

— Когда я спал… холодным сном, в котором вы меня держали… я слышал голос. Он говорил, что ему не нравится в темноте. Он скучает по огню и солнечному свету. Он сказал, что сотни, тысячи раз пересмотрел все сны. Он сказал, что не выбирал темноту.

Он поднял голову и обнаружил, что и Скарссен, и Варангр, и остальные воины Фиф перестали есть, уставились на него и внимательно слушают. Кое-кто даже не стер кровь с подбородка.

— Он сказал, что темнота выбрала его, — продолжил Хавсер.

Волки одобрительно забормотали, хотя их глотки превратили слова в негромкий рык леопарда.

Хавсер посмотрел на них. В мерцающем свете очага он видел среди теней только блестящие золотистые глаза и сверкающие зубы.

— Это был вигхт? — спросил он. — Я слышал голос из Подвселенной?

— У него было имя? — спросил Варангр.

— Кормек Дод, — ответил Хавсер.

— Значит, это не вигхт, — заявил Скарссен. Он ссутулился, как будто от разочарования. — Почти, но все же не он.

— Может, еще и похуже, — проворчал Трунк.

— Не говори так! — отрезал Скарссен.

Трунк склонил голову:

— Я понял свою ошибку и постараюсь ее исправить.

Хавсер спросил, что все это значит, но ему никто не ответил. Его рассказ на короткое время возбудил в них интерес, но теперь тема была исчерпана. Ярл снова вернулся к разговору о смерти.

— Мы сжигаем своих мертвецов, — сказал Скарссен. — Таков наш обычай. На Фенрисе нет мест для погребения. Зимой земля твердая как камень, а летом ее очертания слишком изменчивы. Мы не ставим ни памятных знаков, ни надгробий, не роем могил на радость червям, как делают другие люди. Зачем все это мертвому человеку? Кто захочет, чтобы его вигхт был придавлен землей и прикован к одному месту? Если нить оборвана, он должен бродить там, где ему нравится. А надгробный камень пришпилит его к земле.

— Сказание лучше, чем камень, — добавил Варангр. — Лучше, чтобы помнить мертвых. А ты знаешь, как поминать мертвых, скальд?

Медик, лечивший его на полевой станции в Восточном Рожнике, потратил немного времени, чтобы рассказать, что им почти удалось спасти его ногу.

— Осколочное ранение вылечить нетрудно, — сказал он, словно обсуждая покраску стен. — Все дело в ударной волне. Тебя бросило в стену, а потом сверху упала балка.

Хавсер ничего не чувствовал. Он полагал, что все ощущения подавляли опиаты. Полевая станция Ломбардийского Хорта была в самом бедственном положении и явно испытывала недостаток снабжения. Халат, маска и шапочка медика не отличались чистотой, так что было ясно, что он не переодевается между посещениями пациентов. Но на хромированном инструментальном подносе рядом с его койкой лежало несколько недавно использованных шприцов. Медики тратили на него драгоценные препараты. Он пользовался особым вниманием. На важного пациента тратил свое время специалист.

Вполне вероятно, из-за него погибнут несколько солдат или, по крайней мере, будут страдать от боли.

А он ничего не чувствовал.