Княжья доля - Валерий Елманов

Весьма удивленный необычностью просьбы и в то же время до крайности ею польщенный, священник отец Герасим старательно и со всем усердием в течение целого часа бубнил «Отче наш», а по ту сторону двери, ведущей в небольшую моленную, стояла Доброгнева, старательно запоминая слова. Когда она закашлялась, давая этим понять, что все выучила, князь немедленно остановил отца Герасима, заявив, что он бы и всю ночь, склонившись до земли пред иконами, простоял бы на коленях, да больная нога не позволяет.

– И еще исповедаться сей дщери надлежит, – заметил епископ, на что Константин согласно закивал.

– Я тебя, отче, здесь обожду.

– Так я все уже сказал, княже, – недоуменно поднял вверх брови епископ.

– Задумка есть у меня одна, отче, – нашелся Константин. – Посоветоваться хочу и благословенье получить.

Несколько поразмыслив и придя к выводу, что ничего худого в том нет – ведь не будет же князь в богопротивном деле благословения у епископа просить, – отец Арсений утвердительно кивнул, заметив благосклонно:

– Ин ладно.

Настроение у епископа и впрямь было приподнятым, невзирая на боли в спине. Не ожидал он такого смирения от буйного князя, коему, будь его, Арсения, воля, он бы и селища самого что ни на есть захудалого в управление не доверил бы. Может, и впрямь стоит помягче с ним вести себя, дабы поддержать на первых порах? Упаси Бог, вновь на старые грехи потянет.

Еще лучше почувствовал он себя после лечебного сеанса у ведьмачки. Несколько смущало лишь то обстоятельство, что пришлось разоблачаться перед девкой, хоть и не до исподнего, но результат того стоил. Боль прошла уже к середине лечения, уступив место состоянию блаженства. Через час епископ вышел к князю, значительно подобрев. На всегда хмуром строгом его лице робким солнышком из-за поредевших туч уже проглядывала улыбка.

– Смиренна дева сия, только из глаз черти сыплются, как горох мелкий. Однако, – счел он необходимым сохранить объективность, – боль мою оная отроковица утишила мигом, да и молитвы читала бойко. Может, и впрямь наветы на нее возвели люди недобрые, – заметил он, милостиво подавая Доброгневе руку для поцелуя и осеняя крестом ее покорно склоненную голову. Отпустив ее жестом, он обратился к князю: – Так что у тебя там за думка такая? – Арсений осторожно уселся на высокий резной стул-трон, в глубине души опасаясь, что боль вернется, но все прошло благополучно, и он благосклонно воззрился на Константина.

Тот глубоко вздохнул, собираясь с мыслями, я, наконец, приступил к изложению своей идеи:

– Ведаю я, отче, что великое множество сирых да убогих людишек по земле Рязанской ходят, милостыню прося Христа ради. Есть и увечные, в боях за Русь то ли руки лишившиеся, то ли вовсе покалеченные, то ли слепые с рождения самого.

– То все в руце Божией. Стало быть, испытание им такое послано свыше, – вставил епископ.

– Мыслится мне, что испытание не только им Господь уготовил, но и нам всем, пробуждая милосердие к страждущим.

Арсений одобрительно кивнул, и теперь в его пытливом взгляде, устремленном на князя, явственно можно было увидеть определенную долю уважения с легкой примесью удивления – как-то очень уж резко изменил свое поведение этот русобородый здоровяк. Даже слишком резко.

– Вот я и порешил испросить благословение твое, отче, на дело сие и, помолясь, основать первый странноприимный дом. Там они и жить, и спать, и кормиться будут. Работу же им какую-нибудь полегче подыскать завсегда можно, дабы не мыслили они себя дармоедами.

– Славное дело, – кивнул одобрительно епископ.

– А еще, отче, хочется мне школы учинить для детишек, дабы люд простой Закону Божьему, и письму, и чтению, и счету сызмальства обучен был. Но тут уж без подмоги Церкви не обойтись.

– Ныне прихожане мало жертвуют, – развел сокрушенно руками Арсений. – Вижу оскудение великое в вере христианской у людишек. Я сам домишко свой во граде Рязани только благодаря подмоге изрядной братца твоего старшего князя Глеба подновил малость, а уж внове выстроить – гривен изыскать не смог.

– Да мне ни единой куны не надобно, – прервал жалобы епископа Константин. – О другой подмоге просить хотел – с людишками подсобить. Монахи-то, я чаю, и грамоту ведают, и счет умеют вести. Их по одному на деревню и хватило бы.

– Однако ни единого монастыря в моей епархии нет. Где ж я тебе, сыне, столь великое множество монахов ученых изыщу?

– А ежели митрополиту отписать, дабы он со всех епископов по десятку-другому грамотеев вытребовал?

Идея Арсению понравилась прежде всего потому, что не требовала ни единой куны для своего осуществления, что скуповатому слуге Божьему пришлось весьма по душе. Он вновь согласно закивал и тут же вспомнил:

– А про деревеньку-то, которая у Житобуда неправедно пребывает, как решим?

– Каюсь, отче, великий грех на мне. И все мед хмельной повинен. Но вину свою в ближайшие пять дней исправлю непременно, вот только с Купавой дозволь погодить, отец Арсений. – И Константин умоляюще уставился на седого епископа. – Ведаешь ли, как тяжко с грехами расставаться, да еще разом – и мед не пить, и дела богоугодные править.

– Это оправданием быть не должно, – немедленно посуровел епископ. – Сумел нагрешить, сумей и покаяться.

– Да я о другом, – поправился Константин, чувствуя, что лобовая атака не удалась и надо действовать похитрее. – Порешил я наказание себе посуровее учинить, дабы соблазн сплошь и рядом близ меня был, а я чтоб на него не поддался и искус сей дьявольский давил в себе еженощно и ежечасно.

– Вон как, – изумленно воззрился на князя епископ и осторожно поинтересовался: – А хватит ли духа, княже Константине, желания сии бесовские превозмочь? – Епископ вспомнил, каков сам был всего-то десяток-другой лет назад, и сделал уверенный вывод, что такого соблазна он бы одолеть не смог. Нет, если кратковременно, то да, но хватило бы его от силы на два-три дня, а дальше...

– Вот уже три месяца выдерживаю, – развеял Константин его опасения, хоть и не до конца. – Вроде как епитимия, только я сам ее на себя наложил.

«Никак и впрямь за ум взялся», – мелькнула мысль в голове Арсения, и он решил согласиться, поставив условие:

– Быть посему, княже, но только ежели проведаю я, что обет свой ты порушил, тогда уж снисхождения не жди.

– Благодарствую, отче. – И Константин радостно склонился для поцелуя к сухой, почти невесомой старческой ладони, затем помог епископу подняться со стула и проводил до двери, которую уже распахнул с другой стороны князь Глеб, осеняя себя крестом и почтительно склоняясь перед Арсением.

На выходе он, что-то вспомнив, остановился и обернулся к Константину:

– Чуть не забыл по стариковской немощи. Ты уж там повели княжича своего языческим именем более не кликать. Ну, куда это годится – Святослав какой-то. Ни в одних святцах такого имени нет. Коли нарекли при крещении Евстафием, стало быть, так и величать надлежит.