Ночные эскадрильи люфтваффе. Записки немецкого летчика - Вильгельм Йонен

Самолеты не слишком пострадали во время налета. Безвозвратно погибли лишь два «мессера», а еще два пришлось отправить на ремонтный завод. В Нови-Саде оставались восемь исправных истребителей с экипажами. Теперь главная моя задача — подготовить запасную взлетно-посадочную полосу для боевых вылетов и наладить радиосвязь. Я поручил лейтенанту Лёве, офицеру разведки, взять несколько солдат, чтобы установить необходимую аппаратуру, и был несказанно удивлен, когда в тот же вечер Лёве позвонил мне из Ходчака.

— Лёве, как вы смогли так быстро установить связь с Нови-Садом? И неужели вы сейчас скажете, что уже связались с Будапештом и Веной?

— В этом нет необходимости, герр гауптман. Когда самолеты будут готовы взлетать из Ходчака, со связью проблем не будет.

— Тогда откуда вы звоните, черт побери? — не выдержал я.

— С отличного сеновала. Я влез на телефонный столб и подключился к венской линии. Мы успеем закончить разговор до того, как нас засекут. Обязательно раздобудьте маленький радиопередатчик, иначе парни не найдут ночью дорогу в это захолустье. Подача электроэнергии здесь ненадежная и напряжение недостаточное.

— Будет сделано, лейтенант. Между прочим, вы придумали имя для нашей авиабазы?

— Разумеется, и очень простое. Авиабаза «Стог сена».

— Желаю хорошо выспаться на авиабазе «Стог сена».

На следующий день над Пустой, как обычно, светило яркое солнце. На небе не было ни облачка. Вся жизнь на спекшейся земле была парализована. Деревни опустели. Никто не шевелился, если только не вынуждали обстоятельства. И в эту духоту и зной моим экипажам пришлось лететь в Ходчак. Мой самолет еще не был отремонтирован, и я со своим экипажем и штурманом наведения обер-лейтенантом Крамером выехали в открытом автомобиле, натянув над головой тент. Предусмотрительный Мале захватил автомат. Однако, как я уже говорил, все вокруг будто вымерло, и партизаны не были исключением. Итак, мы беспрепятственно пылили вдоль бесконечных полей, как вдруг Мале похлопал меня по плечу и указал на небо. Приближались «лайтнинги». Я остановил автомобиль и прислушался. Рокот усилился, а затем на разных высотах мы обнаружили еще несколько американских истребителей, прикрывавших большой отряд бомбардировщиков. Без неприятностей не обойтись! Оставалось надеяться, что истребители не заметили наши самолеты, направлявшиеся сейчас на бреющем полете из Нови-Сада в Ходчак. Я не мог избавиться от дурных предчувствий и еле дождался конца путешествия. В деревне бушевали страсти. Ко мне бросился оберфенрих Галински:

— Герр гауптман, первую группу сбили американские истребители. Они спикировали, когда нашим солнце било в глаза, и застали их врасплох. Горящие самолеты Ульмера и Хуба-ча врезались в амбар. Обер-лейтенант Будер совершил вынужденную посадку, и только одному экипажу удалось уйти. У нас двое убитых, двое тяжело раненных и трое легко раненных. Ульмер и Хубач ранены тяжело. Обер-лейтенант Будер не пострадал.

Я немедленно поехал в госпиталь, где наших раненых лечила женщина-врач, приказал перевести их в Сомбор и помчался обратно на новый аэродром. Местные жители были сильно встревожены. Нападение американских истребителей произошло прямо над деревней перед самой посадкой моих пилотов. Четыре дома и два амбара выгорели дотла. На нашем запасном летном поле, слава богу, остались пять неповрежденных самолетов. Школьники с трогательной заботой набросали кукурузные листья на серые камуфляжные сети, поэтому американцы не заметили их. В тот же вечер на железнодорожную станцию Ходчак прибыл товарный поезд с квартирмейстером. Не давая своим солдатам передохнуть, я заставил их работать на ноле, пока оно не было абсолютно готово, и сообщил в дивизию, что пять самолетов могут взлететь в любой момент. Лейтенанта Лёве тоже не в чем было упрекнуть. Телефонная связь с Веной и Будапештом функционировала так же хорошо, как и связь земля-воздух. Электрогенератор работал на максимальных оборотах, так что мы не зависели от электрического тока, подаваемого в деревню. И радиопередатчик тоже не подвел. Первый ночной вылет прошел нормально, если не считать одного мелкого инцидента. Наш неугомонный обер-фельдфебель Крамер прекрасно осветил все препятствия, среди которых был и телефонный столб, стоявший на краю поля рядом с железнодорожным полотном. Я сидел на корточках в палатке, освещенной керосиновой лампой, и отдавал приказы на взлет и посадку, когда снаружи донесся громкий, протяжный свист. Мы выглянули и увидели поезд, остановленный красным сигналом. Крамер дернул себя за волосы и побежал к поезду объяснять машинисту, почему тут висит красный фонарь.

Назавтра, в присутствии всего населения деревни, мы хоронили наших погибших товарищей. Гора цветов и венков украсила могилы этих парней, трагически встретивших свою смерть. Матери и жены, чьи собственные сыновья и мужья находились на фронте, рыдали по мертвым, как по своим родным. Я говорил недолго, так как знал погибших слишком хорошо, чтобы выразить словами, что значит для меня эта потеря. Когда гробы опускали в могилу, я задавался вопросом, можно ли было избежать их гибели. Может быть, лучше было отправить самолеты поздним вечером? Однако на войне невозможно предугадать все опасности, и никто не знает, когда придет его черед. Я покидал кладбище в глубокой задумчивости, пытаясь подвести итоги своей жизни летчика — ночного истребителя. Все началось в 1941 году. Мои друзья фон Камне, Редлих и Гейгер были убиты в первый же месяц, и с тех пор цепь смертей не прерывалась. Я должен благодарить Бога за то, что еще жив. Инстинкт самосохранения хорошо развит у любого человека, на чьей бы стороне он ни воевал. Мы попали в беду, и мои парни совершенно справедливо ждали от меня твердости и веры в победу. Я чувствовал настроение эскадрильи, особенно в этот период непрекращающихся неудач. Я понимал, что от моего поведения зависит, станет ли моя группа сборищем утративших надежду людей или сплотится в единое целое, готовое на самопожертвование и воодушевленное моим личным примером. Потрясающая уверенность моих людей во мне как командире внушила мне уверенность в том, что мы преодолеем все трудности. В глубине души я не сомневался: война проиграна, но мой долг — пройти эту дорогу до горького конца вместе с моими парнями. Это вовсе не слепое повиновение, это дело чести. Честно победить — просто, а чтобы проиграть с честью, необходима железная выдержка.

Через несколько дней после нашей передислокации в Ходчак из дивизии сообщили о нескольких авиагруппах, летящих с юга. Мы сидели в палатке, обсуждая ситуацию. Со стороны Ходчака отчетливо доносился грохот фронтовой артиллерии. Русские уже подходили к Дунаю. Нам приказали поднять в воздух два самолета. Само собой разумелось, что летел я, а вторым стал обер-лейтенант Будер. Мы взлетели в 22.31; отрывая машину от земли, я сразу понял, что длины полосы едва хватает, а приземлиться будет еще сложнее. Штурман наведения послал меня вдогонку за вражеским самолетом, летевшим через наш сектор на высоте 6000 футов северным курсом. В 22.39 я заметил противника и бросился в атаку. Через минуту охваченный огнем «Галифакс» упал недалеко от летного поля. В ту ночь это был единственный сбитый самолет противника. Мне повезло, что в таких опасных условиях я сумел посадить свой истребитель всего через семнадцать минут после взлета.