Тамбов. Хроника плена. Воспоминания - Шарль Митчи

После знаменательного отъезда Пятнадцати сотен французский сектор в течение нескольких недель будет находиться в ситуации междуцарствия. Пьер Эглер, бывший шеф французов, находится на пути в Северную Африку. Как мы уже видели, он предложил Й. Ф. в качестве преемника, но из-за отсутствия политрука Олари официального назначения сделано не было, и наш сектор существовал без начальника, чего, впрочем, никто не заметил.

Приезд в лагерь генерала И. А. Петрова и генерала Эрнеста Пети в сопровождении советских и французских военных и журналистов перед отправкой Пятнадцати сотен. Июль 1944 года

Начальник Государственного управления по делам военнопленных и интернированных генерал И. А. Петров и глава французской военной миссии в СССР генерал Эрнест Пети подписывают соглашение о передаче 1500 французских военнопленных в распоряжение войск Свободной Франции

Тогда, в момент междуцарствия, мне было бы очень легко найти себе какое-нибудь тёпленькое местечко, небольшую спокойную должность, где кормили бы чуть лучше и которая позволила бы мне, по крайней мере, остановить потерю веса и немного поправить свои дела. Но поскольку во время беседы с Эглером я отказался от любого военного или административного поста, это было бы плохо воспринято моими товарищами… и мной самим.

Итак, я решил возобновить работу, которой меня немного обучали в вермахте в Новограде-Волынском, и работать медбратом во французском бараке-лазарете — в нашем секторе из-за того, что народу стало меньше, работал всего один такой барак. Снаружи барак-лазарет выглядел совершенно так же, как другие большие бараки с двумя входами, только обстановка внутри была совсем другой. Многочисленные окна пропускали дневной свет. В середине почти по всей длине стояли два ряда грубо сколоченных двухэтажных кроватей со спальными местами шириной меньше метра, предназначенными одновременно для двух больных. Весь комфорт состоял в скверном, часто развороченном тюфяке и старом одеяле.

Тяжелобольные, неспособные залезть наверх, занимали нижние места, тогда как менее серьёзные больные должны были карабкаться на верхние койки. Под нижними кроватями стояли большие консервные банки или старые котелки, служившие ночными горшками для больных, неспособных передвигаться самостоятельно. По краям барака было два прохода с земляным полом, ведущих к двум входам в лазарет. Около одного из них небольшой угол, завешанный одеялами, служил спальней и санитарам, и врачу, молодому студенту медицинского факультета из Страсбурга. Около другой двери находился ещё один отгороженный одеялами угол — там возвышался огромный бак, такой же как те, в которых разносили кофе или суп, служивший туалетом и распространявший по всему бараку тошнотворную вонь.

При поступлении в лазарет больной в обязательном порядке оставлял свои вещи и взамен этого получал нечто вроде пижамы, рубашку и кальсоны из грубой небелёной ткани. Если больной по какой-то причине должен был выйти из барака, например чтобы пойти в баню, единственное, что он мог на себя надеть, было одеяло — даже зимой, когда температура падала до двадцати или тридцати градусов мороза!

Я начал работать в лазарете через день после отъезда Пятнадцати сотен, работа эта не имела ничего общего с работой медбрата. Чтобы лечить больных и ухаживать за ними, прежде всего надо было иметь лекарства. К сожалению, в лагере не было даже самых простых медикаментов. Как лечить тяжёлое заболевание настойкой йода или аспирином? Тогда, в июле месяце, наши больные страдали прежде всего от малярии (Радинский лес был окружён болотами), тяжёлого поноса и дизентерии. Даже не имея в своём распоряжении никаких лекарств, санитар выполнял очень важную и нелёгкую работу. В наиболее тяжёлых случаях часто получалось, что больной, измученный жаждой, отказывался от любой еды[56], при этом ему полагались увеличенные порции супа, каши и хлеба, немного сахара, масла и иногда даже сала. Санитар старался убедить больного, что он здесь для того, чтобы выжить, пытался уговорить и, если необходимо, заставить его съесть хоть немного. Эти усилия часто были тщетны. Бедняга выжидал благоприятного момента и без ведома санитара менял свою еду на глоток воды, чтобы утолить терзающую его жажду. У меня до сих пор стоит перед глазами один молодой парень, которого голод и лишения превратили в скелет. За два дня он не проглотил ни кусочка. Каждое утро он прятал свой кусок хлеба под матрас в ожидании лучших дней. Я им занимался, ценой немалых усилий мне удалось уговорить его проглотить немного каши и масла. В это время другие больные, способные вставать и немного передвигаться, шатаясь, столпились вокруг нас. Месяцами накапливавшийся голод пересилил человеческие чувства, и их завистливые взгляды ясно говорили об их намерениях. Потом я понял, что, как только я отвернулся, чтобы заняться другим тяжёлым больным, они напали на беззащитного бедолагу и завладели всем, что у него было съестного, либо выпросив, либо украв.

В обязанности медбрата также входило поддержание чистоты и порядка в лазарете, что совсем не всегда было просто, так как большинство больных были не в состоянии встать и передвигаться. Случаев тяжёлого поноса и дизентерии было очень много. Не очень тяжёлые больные для отправления своих естественных надобностей доходили до бака в уголке «WC»; другие, лежачие, были вынуждены с помощью медбрата использовать банки и котелки, стоявшие у них под кроватями, в качестве ночных ваз. Легко можно представить все «происшествия», которые могли случиться! Убирать было очень трудно, поскольку в нашем распоряжении было очень мало воды. Опорожнив горшки в бак, их надо было хотя бы ополоснуть, но как? Нет нужды описывать смрадную атмосферу, царившую внутри барака! Кроме того, надо было заниматься уборкой земляного пола, часто сырого и запачканного экскрементами. И что сказать о беднягах, которые пытались дойти до туалета и не выдерживали по дороге из-за слабости организма? Как выстирать их рубашку и кальсоны? Но самыми тяжёлыми, самыми драматическими были случаи заболевания малярией. Кроме редких крошечных доз хинина, в распоряжении врача не было никаких лекарств.

Больные из лазарета идут в баню.

Зима 1944/45. (Почти голые, только в одеялах!)

В лазарете. Рис. А. Тиама

Сильные приступы лихорадки мучили больных день и ночь, доводя их до бреда. Было слышно, как они кричат: «Мама, забери меня! Отстаньте от меня, отстаньте, я хочу домой! Я не хочу тут оставаться, заберите меня!»