Тамбов. Хроника плена. Воспоминания - Шарль Митчи

Несколько слов о разных видах бараков. Кроме тех, которые служили жильём и лазаретами, было несколько бараков-мастерских. В бараке № 51 собрали парикмахеров, которые стригли головы наголо и брили нас время от времени.

В бараке № 52 портные штопали рваную одежду или приводили в порядок униформу, хранившуюся на складах обмундирования. Но большую часть времени они проводили, перешивая шинели цвета хаки, взятые в румынском или венгерском секторах, в форму для начальников и других привилегированных обитателей французского сектора. Были также мастерские обувные, столярные, бочарные. Все французские мастера жили и питались вместе, для этого их собрали в одном бараке № 48, рассчитанном на сто двадцать человек. Начальник этого барака, stargi, написал потом книгу о Тамбове, полную неправды и неточностей.

Хотя я всегда жил в обычных бараках среди основной массы заключённых и никогда не пользовался никакими льготами, я достаточно часто тесно общался с начальниками, Й. Ф. и М. Е. За те месяцы, что я провёл в тамбовском лагере, я стал одним из самых старых заключённых и был в курсе организации нашего сектора — организации, в которой я не принимал участия и не получал никаких преимуществ. Я думаю, что могу добросовестно всё это описать и исправить неточности, чтобы не повторять глупости, написанные на эту тему другими моими товарищами, прибывшими в лагерь только в 1945 году.

Французов в лагере становилось всё больше, и политрук Олари счёл, что совершенно необходимо создать в помощь начальникам Й. Ф. и М. Е. нечто вроде штаба, небольшую команду, способную помогать в их административной деятельности. Некоторые из них, лекторы, будут помогать или даже замещать политрука на военных и политических информационных собраниях. Большинство этих избранных счастливцев были интеллектуалами, чаще всего преподавателями, я почти всех знал лично. Многие из них стали моими друзьями, что ничуть не помешало мне критически смотреть на их деятельность или, скорее, бездеятельность. Этот штаб, сконцентрировавшийся вокруг двух начальников, Й. Ф. и М. Е. и называющийся, неизвестно почему, Клубом, быстро заслужил дурную репутацию. Его членов (которых почти никто близко не знал) обвиняли, чаще всего несправедливо, в том, что они были причиной всех наших бед: ужасной еды, ухудшения санитарных условий, плохого ухода в лазарете, неправомерного направления бригад наших товарищей из objis на тяжёлые работы и т. д. На деле их возможности и влияние были сильно ограничены, и их работа состояла — например, для таких, как Герберт Г.[59], — в том, чтобы собирать среди заключённых вопросы для пресловутых собраний в жанре «вопросы — ответы»; а для таких, как Фернан Вагнер из Кольмара, — в помощи, а чаще в замене политрука Олари на военно-политических информационных собраниях. Но обычной задачей для всех членов Клуба была служба в качестве передаточного звена между советским управлением лагеря и всеми заключёнными, чтобы заставить этих последних выполнять приказы, издаваемые высшим начальством. Мой друг Герберт Г, учитель из Лотарингии, даёт совершенно теоретическую, идеализированную и идиллическую картину. В своих записках «Тамбов — что это было?» он выдвигает утверждения, которые заставили бы улыбнуться бывших лагерников, если бы ситуация не была такой драматической. Вот несколько примеров:

«…товарищи из Клуба иногда сильно рисковали они самоотверженно выполняли свою работу, заметно облегчая бремя и беды заключения, одинаковые для всех».

Или говоря о приёме новых пленных: «Надо было поднять их дух… благодаря неуклонному улучшению условий жизни действовать, чтобы улучшить условия проживания пытаться накормить новоприбывших после супа результаты следует считать положительными французский сектор функционировал под самоотверженной защитой некоторых членов Клуба»XV.

Я думаю, что Герберт пришёл бы в замешательство, если бы его попросили предоставить конкретные примеры подобных действий Клуба, кроме совсем уж редких случаев, в течение недель и месяцев условия жизни заключённых только ухудшались. Надо сказать правду: кроме некоторых личных историй (взаимоотношения с заключёнными родом из той же деревни, со школьными товарищами и т. д.), члены Клуба почти не общались с основной массой интернированных. Я уверен, что если бы можно было опросить уцелевших из Тамбова, то процент тех, кто знал о Клубе или был знаком с его членами, был бы ничтожным. Знали, что он существует, поскольку время от времени видели, как тот или другой член Клуба важно расхаживал по аллеям лагеря, где благодаря униформе цвета хаки их нельзя было не заметить.

Я думаю, что к Клубу в лагере относились так плохо, поскольку его члены составляли касту, отделённую от остальных заключённых. Они жили в комнатах или, скорее, в каморках в бараке-библиотеке № 45 и в бараке-театре № 65, у них были кровати с тюфяками и одеялами. Они не спали на голых досках, как мы, и могли раздеться ночью. Не для того ли, чтобы поберечь свою прекрасную униформу, которую портные сшили им за несколько дополнительных порций супа или махорки? Среди прочего им полагались адъютанты, которые убирали их каморки и ходили с вёдрами за супом для своих хозяев прямо на кухню, где повара не упускали возможности щедро наполнять их прямо со дна котла. Не будем забывать, что повара обязаны были своим тёплым местечком этим людям, которые предложили их кандидатуры начальству!

Когда голод, нужда, отсутствие гигиены и болезни превращают вас в ходячий скелет, почти в труп, то крайне трудно не завидовать, не возмущаться, глядя на этих привилегированных обитателей лагеря, сытых, плотных, прекрасно одетых, освобождённых от каких бы то ни было работ! Я думаю, что причины их непопулярности, причины обид заключённых, не попавших в число этих любимцев судьбы, надо искать именно в этом. Но я абсолютно убеждён, что большинству членов Клуба не в чем было себя упрекнуть. Такие люди, как Ж. Метц из Страсбурга, Э. Сент-Эв из Меца, Г. Г. из лотарингской деревни (все они были учителями) и Ф. Вагнер, уполномоченный из Кольмара, не совершили никаких неблаговидных поступков, и никто из тех, кому повезло меньше, их ни в чем несправедливо не обвинял. Но альтруистическим, идеализированным, бескорыстным побуждениям, приводимым Гербертом Г. в качестве причины для вступления в Клуб, я предпочитаю гораздо более простые, приземлённые, но гораздо более убедительные, которые мне однажды привел Фернан Вагнер в нашем разговоре в лагерной библиотеке: «Я стал лектором, потому что у меня хорошо подвешен язык, will ich е grossi Gosch ha (я за словом в карман не лезу[60]). Если мне прикажут организовать политическое собрание, я это сделаю, но я никогда не отступлю от политических убеждений, которые я унаследовал от отца (его отец был хорошо известным в Кольмаре активистом социалистического направления). Я никогда не буду делать коммунистов из моих товарищей. Что ты хочешь, я дал слабину и занял тёпленькое местечко, поскольку я хочу увидеть когда-нибудь мою жену и ребятишек».