Судьба зимней вишни - Людмила Зарецкая

– Нет, – всполошилась она, – только не домой! – И, заметив мое удивление, пояснила: – Не могу сейчас оставаться одна, можно я у тебя переночую?

Естественно, я согласилась. Целый день я не отходила от лежащей на моем диване Лоры. Мои собственные мысли и чувства отодвинулись на второй план. Мне было ужасно жалко Петровича, но горе оказалось не таким острым, как можно было ожидать. То ли моя любовь окончательно прошла, то ли Лору мне было гораздо жальче, чем саму себя.

Ее положению действительно было не позавидовать. Я с ложечки покормила ее супом, еще четыре дня назад сваренным Настей для меня, почитала вслух любимую ею и ненавидимую мною Барбару Картланд, которую купила, выскочив за продуктами, постоянно кипятила чай с лимоном.

К вечеру я уже сама валилась с ног, но, наконец-то забравшись в постель, никак не могла уснуть. В голове у меня крутился вопрос, который, наверное, должен был возникнуть сразу после того, как я узнала о случившемся. Кто и за что убил Петровича?

В раздумьях я провела полночи. На мой взгляд, у такого человека, как он, просто не могло быть врагов. Да еще способных пойти на убийство. Однако факт оставался фактом, и тело Петровича сейчас лежало в прозекторской.

Прокрутившись до утра на измявшем мне все бока матрасе (который был куплен за сумасшедшие деньги, покоился на водной основе и до сего момента казался мне очень удобным), я придумала две вполне логичные версии. Либо Петровича убила еще одна отвергнутая женщина, которая не смогла смириться с тем, что он достанется замухрышке Лоре (в конце концов, еще неделю назад я, в принципе, была тоже на это готова). Либо причину преступления следует искать в его армейском прошлом, о котором я совершенно ничего не знаю. «Следствие разберется», – с этой мыслью я погрузилась в тревожный сон.

Когда я проснулась, часы показывали восемь. Абсолютно не умею валяться в постели. Даже если накануне легла в два часа ночи, около восьми утра в моей голове сработает встроенный будильник. На работу можно не торопиться, ведь я туда сегодня вообще не собиралась, поскольку должна была идти на свадьбу.

Свадьба! Я мигом вспомнила о сопящей в соседней комнате Лоре, которая в одночасье лишилась жениха, а вместе с ним и каких-либо перспектив выйти замуж. Вот сейчас проснется и опять начнет плакать. Мне захотелось сделать подруге что-нибудь приятное. Я вспомнила, что всем спиртным напиткам она предпочитает «Бейлис». У меня дома его не было, потому что ликеры я на дух не переношу. Не понимаю, как можно глотать липкую сладкую гадость, когда человечество придумало такой напиток, как виски.

Но Лора любила именно «Бейлис», а значит, его необходимо было купить до того, как она проснется. Я натянула удобные велюровые брючки и умопомрачительный мягкий свитер, наскоро пригладила волосы и слегка подкрасилась. Перед уходом я заглянула в Сережкину комнату, где сегодня спала Лора. Одеяло у нее сползло на пол, я подошла поближе, чтобы укрыть одноклассницу, и обратила внимание на безумно дорогое белье, которое было на ней надето.

Такой комплект из голландского кружева стоил не меньше пятисот долларов. Совсем недавно я себе купила нечто подобное, однако надевала только тогда, когда требовались экстренные меры, чтобы поднять испорченное настроение. И вот такое воздушное чудо красовалось на скромнице Лоре. «Наверное, перед свадьбой купила, – с умилением подумала я. – Всю свою заначку вытряхнула. А вчера поехала к Петровичу мириться и надела сей кружевной прикид под названием «Прощай, девственность». Но не довелось…»

Меня вновь захлестнула острая волна жалости. Я укрыла Лору одеялом, на цыпочках вышла из комнаты и отправилась в ближайший супермаркет. Через полчаса в моей корзинке кроме «Бейлиса» лежал ананас, несколько килограммов персиков и абрикосов, так любимый нами в детстве грильяж в шоколаде, настоящий финский сервелат и три коробочки «Рафаэлло». Лично я эти конфеты предпочитаю всем другим.

В общем, к дому я подходила полная решимости устроить Лоре широкомасштабное гастрономическое утешение, однако в квартире никого не было. На незаправленной Сережкиной кровати лежала записка: «Спасибо за ночлег. Не хочу надоедать. Мне нужно побыть одной. Позвоню». И чуть ниже постскриптум: «Займись, пожалуйста, организацией похорон». И все.

Честно говоря, я и сама собиралась предложить Лоре свою помощь. И коню ясно, что денег на похороны у нее нет и быть не может. Однако ее английский уход меня несколько обидел. «У человека шок, а тебе политеса недостаточно», – тут же одернула я себя. В конце концов, друзья познаются в беде, и мой долг оказаться Лоре хорошим другом.

Сунув «гастрономическое утешение» в холодильник, сообщив о случившемся Лельке и попросив ее поставить в известность остальную нашу «команду», я отправилась в квартиру Петровича. Слава богу, у меня были от нее ключи. Пустоголовая Лора не догадалась оставить мне свои. Хотя, возможно, у нее их и не было.

* * *

В доме было темно и тихо. Я абсолютно не верю в мистику и всяческую чертовщину, но тут мне подумалось, что жилище Петровича скорбит из-за смерти своего хозяина и тоскует по нему. Отогнав эти глупые мысли, я решительно раздвинула шторы. В комнату хлынул солнечный свет, и стало чуточку веселее, если тут уместно это слово.

Я прошлась по комнате, в которой провела несколько счастливых часов. Правда, Петрович не любил приглашать меня в свое жилище. Он стеснялся необустроенности квартиры, ее холостяцкого духа. Когда я еще была полна надежд стать его женой, я считала само собой разумеющимся, что после свадьбы мы будем жить у меня. Что думал по этому поводу Петрович, так и осталось неизвестным. Ведь он предпочел мне другую.

Я провела пальцем по корешкам стоящих на полке книг. Их было совсем немного, десятка два. В основном детективы и несколько книг Юлии Латыниной. Петрович как-то сказал, что считает ее гениальной. Я после этого купила всю трилогию про стального короля, но осталась к ней равнодушной. Меня экономические триллеры совсем не трогают.

Движимая острой ностальгией, я вытащила одну из книжек и наугад раскрыла. Между страницами лежала моя фотография.

От Лоры прятал, поняла я.

Мне было обидно, но, с другой стороны, приятно, что он не выбросил этот снимок. Не порвал его, а положил в любимую книжку.

Я открыла шкаф и уткнулась лицом в висящие рядком рубашки Петровича. Почувствовала запах, который уже привыкла считать родным и по которому так соскучилась за два месяца.

Его больше нет. Эта мысль впервые навалилась на меня всей своей безысходностью. Пусть этот человек меня бросил. Пусть предал. Но он все равно не заслужил смерти. Тем более такой бессмысленной и непонятной.

В горле у меня стоял ком, но я не могла позволить себе распуститься. Лоре, которая должна была сегодня стать его женой, сейчас гораздо хуже, чем мне. Она просила меня о помощи, а значит, я должна собраться с силами и организовать похороны.

Начинать подготовку следовало с обзвона знакомых, которые могли бы захотеть прийти на поминки. Я в очередной раз подосадовала на то, что за время близости с Петровичем не познакомилась ни с кем из его друзей. Саша был очень закрытым человеком, я ничего не знала о его родных, сослуживцах, близком друге.