Спелое яблоко раздора - Марина Серова

Без работы не останусь. Я вспомнила про сегодняшнего дяденьку в аэропорту. Плевать на всех! Я была зла, разочарована, обижена и, похоже, изрядно пьяна. Хотя с чего бы это? Всего какая-то пара коктейлей.

Ладно, свежий воздух бодрит. И погодка замечательная. И не слишком поздно еще, только десять часов вечера. Прогуляемся немножко, потом такси возьмем. Народу в центре прямо как днем. Все гуляют. Я так и шла по проспекту. Просто шла, гуляла. Ни о чем не думала, старалась не думать. Особенно о Сергее. Достали меня все эти поэты. Ну их! Как с нормальными людьми, с ними нельзя. Не подерешься опять же, не выругаешься. Что за жизнь такая пошла?

Пусть сами разгребают все! А мне бы погони, да драки, да слежки. Вот это по-нашему, по-ивановски.

Я остановилась и, решив покурить, села на ближайшую лавочку, достала сигареты, вздыхая тяжело и сокрушенно. Что делать-то? Этому, как его, Мещерякову, что ли, звонить, чтобы отвлечься от неприятных мыслей? Дело на полдороге я уже бросила, да к тому же умудрилась стать любовницей заказчика. Зашибись они, отличилась по полной программе! Старею, что ли?

Я докурила и пошла в одну из подворотен, где, знала я, было «место для девочек». И только я туда завернула, а подворотня, к слову сказать, была неосвещенной, лишь лампочка небольшая на пятачке с голубой кабинкой, как сзади кто-то дыхнул мне в затылок, и не успела я даже обернуться — коктейли сделали свое дело, чтоб их! — как ощутила сильную боль в шее, и все… Амба, в глазах потемнело. Упала, так сказать, очнулась, гипс…

* * *

Конечно, когда очнулась, то гипса никакого не было. А были банальные веревки. «Вот это по-нашему», — подумала я, оглядывая свои ловко скрученные руки и ноги. И даже улыбнулась.

Я была мастерски привязана к стулу. Вот это я понимаю! Что, вспомним времена нашей молодости, Татьяна Александровна? Во рту, конечно, была какая-то гадость. Кляп то есть. Тоже довольно мастерски заткнутый. Профессионалы, наловчились, видать. Я оглядела помещение, назначенное мне тюрьмой. Ничего не поняла. Темно, только из окна за моей спиной лился неяркий свет уличных фонарей.

Комнатка небольшая. Из мебели — стол в одном углу, стул, на котором я сижу, в другом углу кушетка. Стены светлыми обоями оклеены. Интересно, где это я? Давешнего хмеля как не бывало. Вроде ничего не свидетельствовало об учиненном надо мной, бессознательной, насилии. Уже радует. Если не издевались и не убили, значит, чего-то от меня еще надо. А если чего-то надо, значит, можно поторговаться. Есть надежда остаться в живых.

От таких мыслей даже настроение поднялось. Теперь можно отвлечься от всяких там поэтических интриг и заняться делом куда поинтереснее — например, хотя бы попробовать высвободиться. А что? Идея хорошая. Сначала я, разумеется, попробовала выплюнуть тряпку, которая причиняла мне, пожалуй, самый большой дискомфорт. Увы, как-то не очень получилось. Ладно, что дальше?

Я поерзала на стуле, подергала веревки, плотно, но не туго стягивающие мои руки, заведенные за спинку, и ноги, привязанные к ножкам стула. Хм… Как бы так изловчиться-то? Я снова поозиралась по сторонам. Надо, надо освобождаться, а то я нервничаю, когда нахожусь в таком положении. Я попробовала подняться вместе со стулом. Как-то не очень получилось. Точнее, стул-то получилось сдвинуть, но только вместо того, чтобы подняться вместе с ним, я, пошатнувшись, вместе с ним упала, издав шум, на который и явились мои тюремщики. Собственно, один, но, как я поняла, самый главный. Ну, хоть чего-то добилась! А то как-то тоскливо сидеть в таком привязанном положении, с кляпом во рту и полном одиночестве. Напрягает.

Так вот, дверь открылась, ослепив меня светом. Я зажмурилась, выждала несколько секунд, чтобы глаза привыкли. Открыла их и посмотрела на мужскую, судя по габаритам, фигуру.

— А мы пытались сбежать, — ласково и насмешливо констатировал этот мерзавец, подходя ко мне. Голос показался до странности знакомым.

Он подошел, рывком поднял меня вместе со стулом и поставил на прежнее место. Не меня, разумеется, а стул. Я пригляделась к нему. Несмотря на то что источник света был за его спиной, когда он меня поднимал, все-таки попал в полосу от уличных фонарей. И кто бы сомневался, что раз уж он всплыл в этой истории, то мне рано или поздно с ним придется столкнуться! Кто бы сомневался, но только не я. Правда, по-другому я себе представляла наше свидание после стольких лет разлуки.

— А ты не изменилась, детка, — проговорил он и нахально поправил мне прическу, пользуясь тем, что я связана, да и рот заткнут.

Во мне заклокотало холодное бешенство, окатившее меня ледяной волной. Я вздохнула как можно глубже. А он, наглец, пристально вглядывался в мое лицо. Потом отвернулся, отошел к столу, зажег настольную лампу, я еще раз окинула комнату быстрым, оценивающим взглядом. А на него смотреть не стала. Вот не стала, и все тут!

Он вразвалочку вернулся ко мне и осторожно развязал узел, я тут же выплюнула ненавистный кляп, отдышалась, сглотнула, но говорить ему ничего не стала. Если он ожидал от меня потока ругательств, то здорово ошибся, а, судя по всему, приготовился к ним.

— Ну, здравствуй, — проговорил он, выдержав паузу. Точнее, паузу-то, конечно, выдержала я.

Я скривила губы, но промолчала. Пусть сам говорит, за каким он меня сюда приволок, да еще и связал. Дурак какой-то!

Посмотрев на него, я вздохнула, ожидая продолжения. Он качнул головой, присел на стол.

— Ну что будем делать? — спросил он ласково и по-прежнему чуть насмешливо. Но я и на этот раз промолчала, в буквальном смысле прикусив язык, потому что высказаться ой как хотелось.

— Нет, — заметил он, — я ошибся, ты все-таки изменилась. Раньше ты бы ни за что не выдержала, уж я бы понаслушался…

Я зло сверкнула на него глазами, но опять-таки промолчала, едва ли не скрипя зубами. А потом подумала: а чего это я, собственно, злюсь-то так? Это ему от меня что-то надо, и все эти веревки и кляпы не что иное, как способ меня вывести из равновесия. На что я и ведусь. А если не вестись? И я в который уж раз вздохнула как можно глубже, досчитала про себя до десяти и расслабилась. Даже на спинку стула немного откинулась и уставилась на него нагло, даже с вызовом. Так, будто он сидел передо мной, скрученный веревками. Он же молчал, наблюдая за мной внимательно и даже подозрительно, спросил:

— Закурить не хочешь?

Курить мне и правда очень хотелось. Но не хотелось хоть в чем-то с ним соглашаться. Раз уж решила молчать, как партизан на допросе, надо гнуть свою линию до конца. И я снова скривила губы.

— Так у нас с тобой разговор не получится, — заметил он разочарованно. — Что ж, посиди, подумай. Ты, наверное, ситуацией еще не прониклась. — Он встал и пошел к выходу. — Вот как проникнешься, тогда и позовешь. Поговорим.

И с этими словами скрылся за дверью. Я осталась в гордом одиночестве. Ну не хотела я ему доставлять удовольствия и звать обратно, мол, подожди, Гвоздь, я вполне прониклась и согласна на переговоры. Мы с террористами переговоров не ведем! Не дождутся.