Дочь Роксоланы - Эмине Хелваджи

Рустем-паша выглядел как обычный, ничем не примечательный человечек, полноватый, неброский, осторожный в движениях. Таких пруд пруди на всех базарах Истанбула, разве что одеждой не вышли: жених обрядился в богатый парчовый халат глубокого синего цвета, расшитый золотыми нитями, а на высоком тюрбане красовался огромный сапфир в золотой оправе. Роста санджак-бей (впрочем, он ведь уже третий визирь, казначей – большая разница!) был небольшого, и, когда присел, его голова оказалась вровень с головой невесты. Лицо красное, немного опухшее, кое-где изрытое оспинами. Немудрено, что его было сочли прокаженным! Михримах не нравилось это лицо, но ничего дьявольского она в нем не усмотрела.

Глядел будущий муж угрюмо и подозрительно. Поэты писали, будто Рустем-паша никогда не улыбается, а с уст его слетают только приказы. Что ж, в одном поэты уже солгали: сейчас великий визирь ничего не велел своей невесте. Просто сидел рядом и вёл неторопливую беседу, а то и помалкивал, словно предлагая Михримах высказаться самой. Это не походило на поведение отца девушки, не говоря уже о братьях, которые из кожи вон лезли, лишь бы оказаться первыми в разговоре и первыми в крике. Возможно, шахзаде Мустафа был другим, ну так на то он и шахзаде Мустафа, враг Хюррем-хасеки и, следовательно, ее дочери.

Михримах терялась в догадках: о чем же говорить с этим странным человеком? Он не воспевал красоту ее глаз и грациозность движений, что, впрочем, немудрено, учитывая его отношение к поэзии, но ведь подобное поведение идет вразрез со всеми правилами этикета! Мужчины любят говорить о своих ратных подвигах – но какие же подвиги мог совершить этот маленький толстенький человечек? Спрашивать его о таком – лишь раздражать!

Отчаявшись, девушка спросила о первом, что пришло в голову:

– Правда ли, что, как говорят, ты ежедневно раздаешь еду беднякам и вдовам с сиротами?

И случилось невероятное: мрачное лицо Рустема-паши озарилось улыбкой! Была эта улыбка мимолетной, и лицо будущего великого визиря после нее стало еще более насупленным, а брови почти сошлись на переносице, но ведь не показалось Михримах, вовсе не показалось! Что ж, если так, то Аллах и впрямь позволил ей совершить чудо, которое, по словам поэтов, не могли устроить даже в райских кущах, где летают прекрасные пери.

Однако стоит ли верить этим поэтам? Они уже дважды солгали!

– Это правда, – заговорил тем временем Рустем-паша, – правда, клянусь Аллахом, всемилостивым и милосердным! Но этого мало, и слабость моя, присущая всем людям, не дает мне исполнить предписанное Кораном в полной мере.

– Чего же ты, сделавший столь много, желаешь? – удивленно спросила Михримах.

– Я, ничтожный, возвышенный лишь благодаря милости великого султана, да хранит его Аллах, в сердце своем жажду сделать так, чтобы у каждого жителя Истанбула была лепешка на завтрак, похлебка на обед и хотя бы кусок хлеба на ужин. У каждого, и да поможет мне моя вера устроить все согласно моим замыслам!

В этот момент низкорослый визирь (не великий визирь, а всего лишь третий, ну так ведь не зима еще!) показался Михримах по-настоящему возвышенным. Верно говорят, что Аллах посылает каждому по способностям его!

– Каковы же эти замыслы? – спросила она с замиранием сердца.

– Я хочу разделить богатство свое на несколько частей, и из каждой этой части пусть кормится народ в Истанбуле и Эдирне, а также в местностях между Эстергомом и Мединой, Ваном и Скопье. Вдовам и сиротам хочу назначить пособие, а беднякам дать работу, дабы трудились они ради пропитания и во славу султана Сулеймана. Хочу, чтобы у всех была работа. Хочу, чтобы процветала великая наша империя!

– Это прекрасно, клянусь Аллахом! Но действительно невероятно сложно. Надеюсь, Аллах даст тебе силы справиться!

– Один я и не справлюсь, – пожав плечами, ответил Рустем-паша. – Без поддержки великого султана я похож на пушинку, которую несет ветер, и на песчинку, которую перекатывает море. Но если султан станет ветром и морем, то ветер наполнит мои паруса, а море принесет меня к берегу моей мечты. Пока великий султан, да хранит его Аллах, меня поддерживает. Снискали мои планы одобрение и у Хюррем-хасеки, женщины, отмеченной небесами для великих дел. Но мне нужна жена, которая разделяла бы мои мечты, шла со мною рука об руку и давала сил на свершения. А когда я умру, продолжила бы мое дело. Вот отчего супруга моя должна быть много моложе меня самого.

Последние слова он произнес вообще безо всяких чувств, как нечто само собой разумеющееся.

– Я понимаю… – почти неслышно прошептала Михримах.

Некоторое время оба молчали, но теперь молчание это не было напряженным, таким, в котором оба собеседника судорожно подыскивали бы тему для разговора. Нет, оно казалось Михримах уютным, в чем-то даже почти семейным. И в самом деле, сидят двое друг напротив друга, каждый думает о своем, а служанки подносят им кофе и сласти.

– Я понимаю, – наконец произнесла Михримах погромче и чуть тверже. – Меня учили… разному, однако в науку эту вовсе не входило управлять разными частями казны, направленной на добрые дела.

На миг сердце кольнула былая обида: матушка, Хюррем-хасеки, неплохо ориентировалась во всем этом странном и пугающем мире цифр. Султаншу обучали хотя бы понимать, как денежные ручейки, сливаясь в одну реку, двигают могучие жернова империи. Султаншу, но не султанскую дочь. О нет, Михримах казалась родителям просто развлечением для их избранника, призом для того, кто сумеет завоевать султанскую благосклонность! Ее учили призывно улыбаться и принимать соблазнительные позы, а настоящая власть доставалась другим – тем, кому предстояло завоевать сердце одного из ее братьев. Будущим султаншам.

И вот Рустем-паша сам, добровольно, предлагает поделиться частичкой этой сладкой, манящей власти. Да полно, бывает ли такое? Не происки ли это шайтана?

– Я не смогу тебе помочь, – тихо призналась наконец Михримах. – Я не умею.

Лицо Рустема-паши было непроницаемым, брови по-прежнему оставались сдвинутыми на переносице, когда он важно кивнул:

– Да, ты не умеешь. Но я научу тебя. Обучать жену входит в обязанности мужа. Ты увидишь, что это не так сложно, как поначалу кажется.

И Михримах сдалась. Да, она по-прежнему не видела себя супругой этого человека, ворвавшегося в ее жизнь негаданно, непрошено, только волей отца и матери. По-прежнему испытывала если не отвращение, то неприязнь. Но здесь и сейчас ей внезапно захотелось стать частью великого замысла, еще одним орудием Аллаха.

Захотелось научиться управлять людьми и деньгами.

Рустем-паша обещал научить.

– Если ты обучишь меня, то я, как послушная жена, свято выполню твою волю, – выдохнула Михримах, и Рустем-паша снова улыбнулся. Второй раз за встречу.

– Я знаю, – сказал он.

Вскоре после этого прозвучал гонг и визирь (или он все-таки еще не визирь? Станет таковым только после свадьбы, по праву брака на дочери султана?) засобирался, сказав на прощание, что вторую часть даров доставят Михримах завтра. Среди них, он обещал, будут и нужные книги.