Батыево нашествие. Повесть о погибели Русской Земли - Виктор Поротников

Неожиданно Тулусун тихонько засмеялась, прикрыв рот ладонью.

– Чего ты? – обернулся к ней Моисей.

– Я переполнена твоим семенем, оно теперь вытекает из меня и щекочет мне бедра, – громким шепотом ответила Тулусун и ловко спрыгнула с лошади.

Она обхватила Моисея за пояс, уткнувшись лицом в отвороты его тулупа. Ее отороченная мехом островерхая войлочная шапочка оказалась возле самого носа Моисея. От нее пахло дымом и овечьим молоком.

После долгого молчания Тулусун подняла голову, взглянув на Моисея снизу вверх. У нее были серьезные настороженные глаза.

– Мосха, почему ты не убежал к своим? – тихо спросила Тулусун.

Моисей едва не вздрогнул, услышав этот вопрос юной ханши. Его одолевали те же самые мысли. Еще дней двадцать назад он без колебаний сбежал бы из татарского стана, подвернись удобный случай для бегства. И вот случай подвернулся, а у Моисея почему-то нет желания бежать.

Не дождавшись ответа, Тулусун вновь обратилась к Моисею, пытливо вглядываясь в его глаза:

– Это из-за привязанности к Кюлькану или… ко мне?

– Я не хочу расставаться с тобой, госпожа, – негромко ответил Моисей. – Я уже не мыслю своей жизни без тебя!

Круглое лицо Тулусун озарилось самодовольной улыбкой женщины, довольной действием своих чар. Не желая признаваться самой себе, что она всерьез увлеклась молодым красивым невольником, юная ханша была несказанно рада этому признанию Моисея.

Переполняемая этой радостью, Тулусун мягко притянула к себе Моисея за отвороты его тулупа и запечатлела нежный поцелуй у него на устах.

Затем с наивным прямодушием Тулусун вымолвила, не пряча от Моисея страстного манящего взгляда:

– Я давно мечтала о таком жеребце, как ты, Мосха. Так, как ты объездил меня сегодня, никто еще меня не объезжал!

* * *

Яков пробудился от криков и топота ног за стенкой юрты. Сначала он подумал, что уже наступило утро и татары сворачивают стан, вновь выступая в путь. Однако, глянув в круглое отверстие для выхода дыма, Яков увидел черные ночные небеса.

Он огляделся.

На низеньком столе, мигая, горела масляная плошка. Над очагом вился слабый дымок от потухших углей. Постель Моисея была пуста, не было и его теплой одежды, которая обычно лежала рядом с ложем.

«Та-ак, – подумал Яков, – Моисей опять заночевал в ханской юрте. А этот малый не промах! Что же там творится?..»

Шум за стенкой юрты ширился и рос, растекаясь по всему стану, подобно бурной реке. Теперь Яков явственно расслышал помимо торопливого топота ног и беспокойных выкриков мунгалов также ржание напуганных степных коней, звон оружия и грохот сталкивающихся щитов. Определенно, в лагере хана Кюлькана шла битва, но почему ночью и с каким врагом?

Яков выбрался из-под теплого стеганого одеяла и громко окликнул стражей, которые день и ночь дежурили у входа в юрту, где жили русские пленники. На его окрики никто из стражников не отозвался.

Схватив свою потрепанную овчинную шубейку, Яков хотел было выглянуть из юрты, но в этот миг совсем рядом прозвучал громкий властный голос, отдающий приказы на русском языке. Яков даже замер, не поверив своим ушам!

Он рванулся к выходу и налетел на кого-то, ворвавшегося в юрту, словно вихрь. Яков упал, сбитый с ног.

– Еще один нехристь! – воскликнул вбежавший.

– Руби его, Тимоха! – отозвался кто-то другой, заскочивший в юрту следом за первым.

– Эй, соколик, не губи! – громко и радостно завопил Яков, подымаясь на ноги. – Свой я! Русич я! В плену тут мыкаюсь!..

Два молодых русских ратника медленно опустили мечи, изумленно разглядывая в полумраке юрты длиннобородого незнакомца с волосами, стянутыми на лбу бечевкой.

– Повезло тебе, человече, – промолвил один из воинов. – Ступай на волю! Кончились твои мучения!

Оба ратника выбрались из юрты, наклоняя головы в низком дверном проеме.

Яков поспешно последовал за ними. Его подвели к бородатому плечистому воеводе, сильный голос которого гудел, как труба.

– Из Костромы, говоришь, родом? Из купеческого сословия? – пробасил воевода, разглядывая щуплого Якова с высоты своего роста. – С сентября, значит, в неволе у татар пребываешь. Долгонько, брат! Натерпелся, наверно, притеснений от нехристей, а?

– Всякое бывало, друже, – молвил Яков, не в силах унять своей бурной радости. – Вы-то откуда будете? Какого князя вы ратники?

– Из Мурома мы, брат, – ответил могучий воевода. – Из полка князя Юрия Давыдовича. С нами здесь и белгородский князь Олег Игоревич со своим полком. А верховодит всем нашим воинством рязанский князь Юрий Игоревич, его рать во-он там нехристей истребляет!

Воевода указал рукой в степную даль, там, в низине, тоже шла битва среди пылающих яркими факелами татарских юрт. В разные стороны из охваченного пожарами становища разбегались татарские воины, слуги и визжащие женщины. Быстрыми стайками уносились в степную даль испуганные татарские кони, с беспокойным ревом метались долговязые верблюды, топча убитых воинов и рассыпавшихся повсюду блеющих овец.

– Ну и дела! – проговорил Яков, пораженный увиденным. – Не убоялся, стало быть, рязанский князь орды Батыевой, пришел поквитаться с мунгалами за смерть своего сына! Храбрец, одно слово!

– Чей там белый шатер? Не Батыги, случаем? – Воевода указал Якову на огромную юрту хана Кюлькана.

– Стан Батыя дальше в степи, верстах в трех отсель. – Яков махнул рукой на юг. – Этот лагерь принадлежит хану Кюлькану, Батыеву дяде. И шатер сей ему принадлежит. Там должен быть еще один пленник, из Рязани родом. Моисеем его кличут.

Сделав решительный жест в сторону ханского шатра, муромский воевода бросился вперед, увлекая за собой своих опьяненных быстрой победой ратников. Яков устремился туда же вместе со своими освободителями. Ему казалось, что происходящее вокруг просто какой-то удивительный сон! Однако сильный жар от горящих татарских юрт был настолько осязаем, что Якову приходилось закрывать лицо рукавом своей шубы. Ему в уши лезли истошные вопли умирающих под русскими мечами и копьями мунгалов. Он то и дело спотыкался о тела изрубленных татар, которые лежали повсюду на окровавленном снегу.

* * *

Эти поспешные сборы и этот стремительный поход в Дикое поле пробудили в Юрии Игоревиче ратный пыл, его уже не волновала численность врагов, удаленность их становищ от Рязани. Юрий Игоревич был весь во власти данного самому себе зарока – отомстить мунгалам за смерть старшего сына! На душе у него было спокойно, ибо смерть его не страшила. Ненависть к татарам и желание мести уничтожили в душе Юрия Игоревича все страхи и беспокойства по поводу грядущего столкновения с заведомо сильнейшим врагом. Сильная воля, являющаяся основой характера этого человека, в сочетании с сильнейшей злобой против мунгалов превратили внутреннее состояние Юрия Игоревича в некое подобие сжатой пружины.