Продолжение следует - Наталья Арбузова

Всё в мире рождается и умирает. Человек, семья, этнос. И дружеские группировки тоже. Вы думали, Олег вечно будет жить у санитарки Зины? как бы не так. Олег не имеет ни в чем собственного мненья. Все крестятся – и Олег, рано ли, поздно ли. Игорь ушел из подвала – уйдет и Олег. Вопрос времени. Ходит с какой-то из фотомоделей, самою безобидной, по имени Эвелина. Где снюхались – я не знаю. Не ходит, конечно, – ездит. По ресторанам, я чай. Хочет жениться – отец Александр не венчает. Найдем другого, сговорчивей. (Не стали даже искать – так расписались.) Не ждите, ребята, Олега. Их стало пятнадцать, ведьм, - двенадцать моделей и Викино трио. А нас четырнадцать. Задержаться бы хоть на этой отметке. Денег у нас кот наплакал. Степановне с Зиной не стать привыкать к нужде и к беде. Три тачки у нас: Ярослава, Юры, Ирины. Мы едем на дачу. Летит за нами пасхальный – не прощальный ли – звон.

Коммуна наша, драгоценный сосуд! как разобьешь – не склеишь. Когда уходил от нас Иван Николаич (было и быльем поросло) – мы испугались. Но до поры обошлось. Теперь 18 - 4 = 14. На пасху сидим за слишком длинным дачным столом. Двухлетний Алеша болтает: баюшки, баюшки. Что это он, спать хочет? Нет, он батюшку ждет, отца Александра. Тот ему обещал яичко не простое, а золотое. Значит, нас за столом тринадцать? Двенадцать Нет Ярослава. Уже второй раз не ездит, без объявленья причин. В подвал иногда заглядывает, но от батюшки съехал, а куда – не сказал. Сильные наши уходят: в подвале им стало тесно. Оставивши нам недвижимость, отложились от нас.

С Ярославом не так хорошо получается, как с Олегом. Вроде он, Ярослав, изучил досконально фотомоделей. Вроде он сам их науськивал на ведовство. Мол, не дочери лоха. Не в монастыре, мол, воспитаны. Теперь такое творится, что еле решаюсь вам рассказать. Марина сложила с себя полномочия директрисы ведьмколледжа. Живет в одной комнате с подругою навсегда утраченной Эвелины. (Эвелина, не пожалевши доходной фигуры, затевает рожать.) Столовой с жертвенником не тронули. В освободившейся комнате селится Ярослав. Знакомьтесь: хохлацкий ведьмак (хорошо, что не вовкулак). Он тоже «из» Украины. Все хлынули к нам, на наше немерянное пространство, на нашу невиданную простоту. На этот раз двойная потеря: один из нас ушел к ним. И счет тринадцать – шестнадцать, они ведут. Отец Александр Ярослава больше в подвал не пускает. Кротко кропит кропилом по оскверненным углам. Июль, под горкой у родника зацвели столетние липы. Кувшинки раскрылись на длинных стеблях, проплывает отрадный звон.

Вот на пороге сентябрь, и сразу всё пригорюнилось. Вроде еще не желтеет, просто притихло и ждет. Бревенчатый дом наконец просох – лето было погожим. Камина у нас нету, это всё баловство. В обшитой вагонкой светелке чугунные батареи, а на стене картинки из старого «Огонька». Саврасовские ветлы на размытой дороге и репинская девочка с приспущенным пояском. Немилосердно крутится на кухне газовый счетчик. Света с Ириной варят на всю ораву обед. Не покидайте нас, милые. А уходить то и некому. Те, кого всюду ждут, уже улетели, блин.

Ярослав глянцевый журнал прикрыл. Издает две воинственные патриотические газеты: одну на русском, вторую на украинском языке. Газеты бранят друг дружку на чем свет стоит. Грозятся не на шутку. Сам Ярослав то кацап, а стукнется о землю – уже и хохол. Вновь ударится оземь – кацап. И никаких тебе синяков. Его фотомодели надели строгие костюмы, организуют антиправительственные митинги в Москве. Через час – овойявылко! перелетели на метлах в Киев и там баламутят. Обернули косы вкруг головы, розмовляют по-украïнськи. Где только выучились, заразы. Способные, блин. Ирина пока до них не касается. Заняты делом – и ладно. Чем бы дитя не тешилось. Ирина сконцентрировала вниманье на Викином логове. Всё-таки любит Бориса, охраняет его. Надо же, кто-то Бориса любит. Скоро ему шестьдесят четыре. Рыжая осень ложится под ноги, и на душе покой.

Эвелина родила дочь, назвали Софьей. Принесли с Олегом вдвоем дитя во храм на Соколе. Отец Александр поначалу нахмурился, но девочка улыбнулась беззубой улыбкой, и батюшка не совладал с нахлынувшим умиленьем. Крестил Эвелину Евлампией. Та не спорила – абы как. Трижды она отрекалась от сатаны. Софью так Софьей и окрестил. Потом повенчал Олега с Евлампией, привенчав младенца Софию. Всё по чину. И снова нас стало семнадцать. Семнадцать против шестнадцати. Пока что мы побеждаем. Растет невеста Алеше. Жизнь идет – пошатнется, маненько прихромнет и шкандыбає дальше. Сжать зубы, терпеть, дождаться. В России надо жить долго. Нахрапом не выйдет. Ждем-с. Не надо нам революций. Тот, кто раскачивает, блин, лодку, сам всё потом приберет к рукам. И будет коли не хуже. Уже проходили. Лягушки, какого вы просите себе на болото царя? подумайте, блин. А отрицанье бесплодно.

И будто бы ТОТ, наверху, тоже умилосердился: Игорь стал захаживать в гости к нам с десятилетним Пашкой. Пашке немного скучно. Но в новый год поехали вместе с мамой его Галиной на дачу – он оживился, сам рубил елку в лесу. Степановна, жертвенный человек, только рада. Нас стало двадцать, подвал еле-еле вмещает. Откройся, широкий мир, распространи взаимную нашу любовь на всё человечество. Будет второе пришествие христианства – не на словах, на деле.

А что же языческий жертвенник в столовой двенадцати ведьм и одного недавнего ведьмака? Пока обезглавили петуха, но очень хотели бы обезглавить Бориса. Хватит ему пить кровь христианских младенцев. Дескать, крещеный жид что прощеный вор. Всё разговорчики. Не захотят в лагеря. Не настолько безумны. Но в голове у них опасный сумбур. Что им, язычникам, до хрпстианских младенцев? и вообще, разве у нас какой младенец пропал? Вон они, Соня с Алешей, румяные от мороза. Затихни, ведьминский клан. Не мути нам воду. Ирина взлетела на крышу, обводит их окна длинной метлой. Утихли. В жертву приносят сонного судака. Так-то лучше. Ешьте его – петуха вы съели. А Галя-то с нами! ага! И борются с переменным успехом тьма со светом, любовь со злом.

Помните, как думал Олег, идучи первый раз в подвал: квартиры нет и не будет, при нонешних-то ценах. Людям свойственно ошибаться. Возьми да и помри бабушка Эвелины. Хотя, по чести сказать, этого следовало ожидать: возраст. Кто отпевал? отец Александр. Пусть ей земля будет пухом. Нарекая Эвелину Евлампией, батюшка, сам того не ведая, угодил покойной. Кто-то в ее купеческом роду такое имя носил. Бабушка про то никогда не упоминала. Но квартиру отписала на Эвелину и ключ оставила ей. В шкатулке с жар-птицей на крышке (как ни жалко, пришлось взломать) нашлись драгоценности, утаенные от советской власти не этой ли самой Евлампией? Что же, по-вашему, сделал Олег? Оставил подневольное место в мебельном магазине и завел свой собственный книжный – под влияньем Бориса. Он что, рехнулся, Олег? никак нет. Книжное дело прибыльное. Для Сонечки взяли няньку узбечку, красавица Эвелина встала сама за прилавок. Ее гигантский фотопортрет в витрине. Борис - консультант в торговле Олега, его мнением руководствуются. Но места у Иван Николаича он не оставил. Ведь ворожит ему Ирина, не кто иной. Новые лужи весна разлила, и в них мелькает удача Бориса. Вон, рябит и сверкает – другому кому не поймать.

Двенадцать подруг Ярослава – его гарем. Не мусульманин, а еще хуже – язычник. Где твой крест, о котором ты говорил на первой исповеди отцу Александру? Дал ювелиру перековать на кольцо. Тот отказался было, но Ярослав набавлял цену, и ювелир согласился. Кольцо вышло жиденькое. Его Ярослав надевает по очереди юным своим колдуньям в знак милости. Ты, Эвелина-беглянка, проклята вместе с Олегом. Эверединья! вам редкими книгами из запаса Бориса не торговать. Стоят апрельской ночью на крыше элитного дома, поворотив тринадцать прекрасных лиц – одно мужское, двенадцать женских – в сторону магазина. Насылают огонь на книги – напрасно. Они уже раз горели и более не горят.