Пирамиды Наполеона - Уильям Дитрих

Сам город, как я уже сказал, разочаровал нас. Он выглядел полупустым и полуразрушенным. Там с трудом можно было найти тенистый уголок, но никаких сокровищ или мусульманских искусительниц обнаружить так и не удалось. Самые богатые и красивые арабки, не успевшие сбежать в Каир, вели затворническую жизнь. Редкие особы, появляющиеся иногда на улицах, были закутаны с головы до ног, точно священники инквизиции, и смотрели на мир из-под густых вуалей или через крошечные прорези в головных уборах. Простолюдинки, напротив, одевались крайне непристойно — некоторые бедняжки с равной небрежностью обнажали и ноги, и груди, — но выглядели они костлявыми, грязными и больными. Посулы Тальма относительно сладострастных гаремов и экзотических восточных танцовщиц казались жестокой шуткой.

Моему спутнику пока не удалось найти и никаких чудодейственных лекарств. Вскоре после высадки он заявил, что умирает от нового вида лихорадки, и исчез на базаре в поисках целебных средств. Вернулся он с каким-то шарлатанским зельем. Непонятно, как человек, обычно давившийся даже говядиной, мог храбро поедать древние египетские снадобья из червяков, ослиного помета, толченого чеснока, грудного молока, свиных зубов, черепашьих мозгов и змеиного яда.

Я попытался его образумить.

— Тальма, в лучшем случае тебя просто пронесет от такого лечения.

— Мне необходимо очистить организм. Мой аптекарь сообщил, что египетские жрецы доживали до глубокой старости. Да и сам он на вид уже весьма почтенного возраста.

— Я спрашивал, ему сорок лет. Он усох, как изюм, от жары и своих ядовитых снадобий.

— Наверняка он просто подшутил над тобой. Мне он сказал, что, когда закончатся спазмы, я обрету живость шестнадцатилетнего юноши.

— И его же разум, очевидно.

Тальма вдруг стал необычайно расточительным. Его мирная журналистская профессия оказалась, однако, весьма важной для армии, и он так живописал захват города, что я едва понял, о чем идет речь. Начальник штаба Бонапарта, Бертье, не привлекая внимания, выдал ему поощрительный гонорар. Но я почти не заметил на александрийских рынках чего-либо, достойного покупки. Душный и полутемный базар кишел мухами, а все хорошие товары, видно, были припрятаны до лучших времен. Но при всем том в результате ловких сделок хитроумные торговцы лишили скучающих солдат не только награбленных в городе трофеев, но и большей части личных сбережений. Эти ловкачи с потрясающей быстротой выучились с грехом пополам лопотать по-французски:

— Месье, заходить моя палатка! Здесь есть все, что вы желать! Вы не желать? О, тогда я понимать, что предложить!

Астиза стала счастливым исключением из череды разочарований. Выбравшись из-под кучи мусора и умывшись, девушка чудесным образом преобразилась. Она не походила ни на неистовых бледнолицых мамелюков, ни на смиренных темнокожих египтян, в ее внешности явно преобладали средиземноморские черты: роскошные черные волосы блестели, как гагат, украшенный огненными прожилками; на смуглом, словно позолоченном солнцем лице приглушенно сияли миндалевидные ясные глаза; ручки и ножки ее отличались изяществом, высокие груди переходили в тонкую талию и умопомрачительные бедра. В общем, это была чаровница, сравнимая разве что с Клеопатрой! Но я недолго благословлял свою удачу, поскольку вскоре Астиза дала мне понять, что спасение свое считает сомнительным, а ко мне относится с недоверием.

— Ваше варварское нашествие подобно чуме, — заявила она. — Вы мечетесь по миру, как бездомные бродяги, разрушая жизнь благоразумных людей.

— Мы пришли, чтобы помочь вам.

— А разве я просила вас палить из пушек? Нужны ли Египту ваши исследования, или он просил вас явиться сюда со спасательной миссией?

— Он страдает под гнетом рабства, — возразил я. — А его отсталость взывает к спасению.

— Уж не от вас ли мы отстали? Мои предки жили во дворцах, когда ваши ютились в лачугах. А как насчет вашего родного дома?

— На самом деле у меня его нет.

— Неужели у вас нет родителей?

— Умерли.

— А жена?

— И жены пока нет, — обольстительно улыбнулся я.

— Неудивительно. Так значит, вы безродный одинокий бродяга?

— Я с детства любил путешествовать, а в юности мне представилась возможность посетить Францию. Я завершил образование под руководством нашего знаменитого просветителя Бенджамена Франклина. Мне дорога Америка, моя родина, но в крови моей горит страсть к путешествиям. Кроме того, я еще не готов свить уютное гнездышко для подруги жизни.

Она глянула на меня с жалостью.

— По-моему, вы попусту тратите отпущенную вам жизнь.

— Вовсе нет, путешествуя по миру, можно узнать много полезного. — Я решил, что пора сменить тему. — А что за интересную подвеску ты носишь?

— Око Гора, покровителя бездомных.

— Чье око?

— Гора, бога с головой сокола, он потерял свой чудесный глаз в схватке со злым Сетом.

Тут я кое-что вспомнил. Легенду, связанную с воскресением и кровосмесительной любовью брата и сестры, от которой и родился Гор. Скандальная история.

— Как Египет сражается с вашим Наполеоном, так Гор сражался с темнотой. Этот амулет приносит удачу.

Я улыбнулся.

— Тогда, наверное, можно назвать удачей то, что ты теперь принадлежишь мне?

— Или удачей будет то, что я проживу достаточно долго и увижу, как вы все уберетесь отсюда.

Она готовила для нас экзотические кушанья, по вкусу похожие на молодого барашка с турецким горошком и чечевицей, но подавала их с таким мрачным видом, что у меня возникло желание приютить какого-нибудь бродячего пса и проверять на нем, не отравлены ли наши блюда. Однако еда оказалась неожиданно вкусной, а девушка отказывалась принимать плату за свои услуги.

— Когда мамелюки перебьют вас всех, то и меня казнят не задумываясь, если схватят с вашими монетами.

Вечерами она проявляла такую же несговорчивость, хотя дневная жара на побережье контрастно сменялась холодными египетскими ночами.

— В Новой Англии мы спим обнявшись, чтобы не замерзнуть, — сообщил я ей как-то вечером. — Я с удовольствием согрел бы тебя, если ты не возражаешь.

— Если бы ваши офицеры не захватили наш дом, то мы с вами не могли бы даже находиться в одной комнате.

— Это запрещают заповеди Корана?

— Мои заповеди даны египетской богиней, а не турецкими женоненавистниками, которые правят в моей стране. И вы не мой муж, а мой захватчик. Кроме того, все вы смердите, как свиньи.

Я принюхался, несколько обескураженный ее замечанием.

— Значит, ты не мусульманка?

— Нет.

— Похоже, твоя богиня не известна ни иудеям, ни коптам, ни греческим христианам.

— Не известна.