Белеет парус одинокий - Валентин Катаев

– Ничего, сволочь, попомнишь! – с достоинством заметил Петя,и приятели продолжали путь как ни в чем не бывало.

Только иногда Гаврик вдруг ни с того ни с сего начиналдробно стучать босыми пятками и петь:

Обманули дурака

На четыре кулака,

На пятое стуло,

Чтоб тебя раздуло!

Идти было весело и очень интересно.

Петя никогда не предполагал, что город такой большой.Незнакомые улицы становились все беднее и беднее. Иногда попадались магазины стоваром, выставленным прямо на тротуар.

Под акациями стояли дешевые железные кровати, полосатыематрацы, кухонные табуреты. Были навалены большие красные подушки, просяныевеники, швабры, мебельные пружины. Всего много, и все крупное, новое,по-видимому, дешевое.

За кладбищем потянулись дровяные склады, от которых исходилудивительно приятный горячий, но несколько кисловатый запах дуба.

Потом начались лабазы – овес, сено, отруби – с несуразнобольшими весами на железных цепях. Там стояли гири, громадные, как в цирке.

Затем – лесные склады с сохнущим тесом. Здесь тожепреобладал горячий запах пиленого дерева. Но так как это была сосна, то запахказался не кислым, а, наоборот, сухим, ароматным, скипидарным.

Сразу бросалось в глаза, что по мере приближения к БлижнимМельницам мир становился грубее, некрасивее.

Куда девались нарядные «буфеты искусственных минеральных вод»,сверкающие никелированными вертушками с множеством разноцветных сиропов? Ихзаменили теперь съестные лавки с синими вывесками – селедка на вилке – итрактиры, в открытых дверях которых виднелись полки с белыми яйцевиднымичайниками, расписанными грубыми цветами, более похожими на овощи, чем на цветы.

Вместо щеголеватых извозчиков по плохой мостовой, усыпаннойсеном и отрубями, грохотали ломовики.

Что же касается находок, то в этой части города их оказалосьгораздо больше, чем в знакомых местах. То и дело в пыли мелькнет подкова, илигайка, или папиросная коробка.

Увидя находку, мальчики бросались к ней наперегонки, толкаядруг друга и крича не своим голосом:

– Чур, без доли!

Или:

– Чур, на долю!

И в зависимости от того, кто прежде крикнул, находка свято,нерушимо считалась личной или же общей.

Находок было так много, что мальчики в конце концовперестали их подбирать, делая исключение лишь для папиросных коробок.

Коробки были необходимы для игры в «картонки». Каждая имеласвою ценность в зависимости от картинки. Человеческая фигура считалась запятерку, животное – за один, дом – за пятьдесят.

У каждого одесского мальчика в кармане обязательнонаходилась колода таких папиросных крышечек.

Играли также и в конфетные бумажки, но по преимуществудевочки и совсем маленькие мальчики, не свыше пяти лет.

Что касается Гаврика и Пети, то они, разумеется, давно ужеотносились к бумажкам с глубочайшим презрением и играли только в картонки.

В приморских районах почему-то курили исключительно«Цыганку» и «Ласточку».

Что привлекательного находили приморские курильщики в этихпапиросах, было неразрешимой загадкой. Отвратительнейшие папиросы!

На одних – яркий лаковый портрет черноокой цыганочки:дымящаяся папироска в коралловом ротике и роза в синих волосах. «Цыганка»считалась всего-навсего пятеркой, да и то с большой натяжкой, так как фигурацыганки была только по пояс.

На других – три жалкие ласточки. Они стоили и того меньше:всего-навсего тройку.

Некоторые чудаки курили даже «Зефир», где вообще не былоникакой картинки, одна только надпись, так что картонка и вовсе в игру непринималась. А именно эти-то папиросы, как ни странно, были самые дорогие влавочке.

Надо быть круглым дураком, чтобы покупать такую дрянь.

Мальчики даже плевались, когда им попадалась коробочка«Зефир».

Петя и Гаврик горели нетерпением поскорее вырасти исделаться курильщиками. Уж они-то не сваляют дурака и будут покупатьисключительно «Керчь» – превосходные папиросы, где на крышечке целая картина:приморский город и гавань со множеством пароходов.

Самые лучшие специалисты по картонкам и те не знали вточности, за сколько надо считать «Керчь», так как расходились в оценкепароходов. На всякий случай, для ровного счета, «Керчь» на уличной бирже шла запятьсот.

Мальчикам обыкновенно везло.

Можно было подумать, что все кладбищенские курильщикизадались специальной целью обогатить Петю и Гаврика: они курили исключительно«Керчь».

Мальчики не успевали поднимать драгоценные коробочки.Сначала они не верили своим глазам. Это было совершенно как во сне, когда идешьпо дороге и через каждые три шага находишь три рубля.

Вскоре их карманы оказались набитыми доверху. Богатство былотак велико, что перестало радовать. Наступило пресыщение.

Под высокой и узкой стеной какой-то фабрики, где почерноватому от копоти кирпичу были намалеваны такие громадные печатные буквы,что их невозможно было вблизи прочитать, мальчики сыграли несколько партий,подбрасывая картонки и следя, какой стороной они упадут. Однако игра шла безвсякого азарта. Слишком много у каждого было картонок. Не жаль проигрывать. Абез этого какое же удовольствие?

А город все тянулся и тянулся, с каждой минутой меняя свойвид и характер.

Сначала в нем преобладал оттенок кладбищенский, тюремный.Потом – какой-то «оптовый» и вместе с тем трактирный. Потом – фабричный.

Теперь пейзажем безраздельно завладела железная дорога.Пошли пакгаузы, блокпосты, семафоры… Наконец дорогу преградил опустившийсяперед самым носом полосатый шлагбаум.

Из будочки вышел стрелочник с зеленым флажком. Раздалсясвисток. Из-за деревьев вверх ударило облачко белоснежного пара, и мимоочарованных мальчиков задом пробежал настоящий большой локомотив, толкая передсобой тендер.

О, что за зрелище! Ради этого одного стоило уйти без спросуиз дому.