Прогулки по Испании. От Пиренеев до Гибралтара - Генри Воллам Мортон

Через несколько поколений те султаны, в чьих гаремах было много галисиек, получили породу светловолосых и синеглазых арабов, и, говорят, некоторые из этих светлокожих мусульман так огорчались по поводу своей внешности, что завели привычку красить кожу в коричневый цвет. Естественно, на арабских правителей часто оказывали влияние христианские жены или любовницы. Прекрасная баскская дева по имени Аврора руководила халифом Хакамом II и продолжала вести государственные дела и после его смерти, при помощи великого воина аль-Мансура. Сильный аромат «Тысячи и одной ночи» пронизывает историю султана Севильи аль-Мутамида, который влюбился в девушку по имени Румайкийя: арабские хронисты говорят, что они оставались верны друг другу всю жизнь, и когда дворцовый переворот привел к падению аль-Мутамида, спутница поехала с ним в ссылку. Некоторые полагают, что она была христианской невольницей, и султан впервые увидел ее, прогуливаясь с другом у Гвадалкивира: совершая вечерний paseo, они по очереди сочиняли стихи о реке, пытаясь превзойти друг друга. Румайкийя, проходившая мимо в толпе, подслушала их и, говорят, вступила в игру столь ловко, что привлекла внимание юного принца; это привело к ее выкупу и прибытию во дворец в качестве королевской наложницы, а потом и жены. Аль-Мутамид находил великое удовольствие в потакании ее капризам, и забавная история рассказывает, как зимой, когда снег выпал на равнину Кордовы, Румайкийя пришла в такой восторг, что заставила мужа пообещать, что снег будет выпадать каждый год. Чтобы сдержать свое слово, султан, говорят, засадил равнину миндальными деревьями. Другая история, которая скорее порадует арабский ум, чем наш, повествует, как Румайкийя однажды увидела женщин с молочными бидонами, бредущих по щиколотку в грязи, и, вернувшись во дворец, потребовала, чтобы ей и ее девушкам позволили сделать то же самое. Снисходительный аль-Мутамид приказал залить двор дворца по щиколотку смесью амбры, мускуса и камфары, замоченных в розовой воде, а затем выпустил во двор Румайкийю с девушками, снабдив их бидонами на веревках из тончайшего шелка.

Арабская жизнь с ее роскошью и полигамией обладала большой притягательностью для многих христиан. Первые короли и королевы Испании носили одежды, сотканные на мусульманских станках, и не протестовали против каемок, украшенных арабскими фразами. В двуязычной стране, какой стала Испания, арабскую литературу читали многие христиане, и даже национальный герой Сид часто носил арабское платье и пел арабские песни. Существует забавная история о суровом нормандском графе, который приехал в Испанию сражаться с неверными и пропал после взятия Бабастро в 1064 году. Его обнаружили наконец в арабском доме, который он присвоил, разлегшимся на диване, одетым в арабские одежды и окруженным поющими девушками. Ларцы с драгоценностями стояли открытыми, мебель была завешана дорогими шелками и парчой, а сам граф проводил время в таком окружении, о котором никто в Нормандии даже не мечтал!

Реконкиста Испании была не просто битвой белых и черных, суроволицых крестоносцев, объединившихся вокруг креста, и вечно бдительных последователей Пророка. Большую часть времени обе стороны вполне мило уживались и обменивались любезностями; но когда война разражалась, она велась с крайней решительностью и беспощадностью. С самого завоевания Испании и до распада халифата мусульмане предпринимали весенние и осенние маневры на севере, вытаптывали посевы весной и урожай осенью, совершали набеги на городки и монастыри, а затем возвращались на свою территорию. Это давало христианам время для передышки и восстановления, и обе стороны успокаивались до следующего набега. Войны «полноценной» пришлось дожидаться, покуда молодые христианские королевства не переболеют внутренними раздорами и не будут готовы сражаться бок о бок.

В этой удивительной стране евреев, составлявших значительную часть испанского народа с тех пор, как иерусалимский Храм был разрушен Титом в 80 году, арабы обычно ценили и им доверяли. Самыми интересными людьми в оккупированной Испании были христиане, которые остались верны своей религии. Их называли мозарабами, или «как бы арабами», и мусульмане не преследовали их, потому что подушный налог был одним из главных источников государственного дохода. Эти христиане, запертые в оккупированной Испании и не подвергавшиеся внешнему воздействию, соблюдали ритуал, который для пришельцев с севера, попавшим под клюнийское и другие французские влияния, казался почти ересью; не без тяжелой борьбы мозарабов наконец убедили отказаться от своей литургии. Мозарабская месса — одна из величайших литургических диковинок западной церкви, и в Испании до сих пор существует храм, в котором ее служат каждое утро: это не столько любопытный пережиток старины, сколько связь с теми христианами, которые соблюдали сей обряд в далекие дни эмиров и халифов. И этот храм — Толедский кафедральный собор.

§ 7

Я пришел в часовню собора, где в девять тридцать каждое утро служат мозарабскую мессу. Маленький аколит в красном стихаре, слишком большом для него, стоял у дверей и выглядел совершенно ангельски — подобно всем этим маленьким испанским мальчикам, словно сошедшим с картин Мурильо, — пока он вдруг, подобрав стихарь до пояса, не убежал в капеллу, сверкая заплатанными штанами. Единственными, кроме меня, посетителями были пятеро молодых французских священников, которые рассказали мне, что изучают древние литургии и приехали в Испанию, чтобы увидеть своими глазами мозарабский обряд. Для французов в этом есть особенный интерес, сказали мне, поскольку этот обряд родственен галликанской литургии, которая была отменена во Франции Карлом Великим одиннадцать веков назад в пользу римского обряда. Когда внук Карла Великого Карл Лысый пожелал увидеть древний ритуал своих предков, он послал в Толедо за священниками, чтобы те отслужили мозарабскую мессу в его присутствии. Теперь этот удивительный пережиток западного христианства пришли посмотреть мы.

Мы вошли в часовню, огромную и пустую, выглядевшую слегка заброшенной. Она используется только для мозарабской мессы в течение примерно часа каждое утро, а потом запирается. Мы обнаружили, что посетители мессы должны занять места на скамьях вдоль стен в нескольких футах от ступенек алтаря, а хор стоит позади них, по другую сторону железной решетки. Я решил, что это неудобное расположение для человека, который, как я, понятия не имеет, когда преклонять колена или вставать, и решил поглядывать на французских священников, но они оказались столь же невежественны, сколь и я.

Вошел прислужник, подготовил алтарь и зажег свечи. Вошел священник, неся закрытый покровом потир и дискос, и началась долгая перекличка молитв и ответов между священником и хором позади нас, напомнившая мне бесконечные восточные литургии. Затем священник налил вино и воду в потир и благословил их, прежде чем начать то, что соответствовало интроиту[41]римской мессы. «Глория» началась так же, как и на латыни, но сходство быстро исчезло, а молитвы здесь оказались длиннее. Затем священник принес в дар вино, после еще нескольких молитв умыл руки, и началась месса Верных. Затем прочли диптихи, которые в римской мессе сократились до одной молитвы, но здесь, как в восточной церкви, продолжались очень долго, с поминанием имен бесчисленных святых, мучеников и архиепископов Толедских. Я уловил такие имена, как Сатурнин и Раймунд, которые унесли мои мысли во времена римлян и вестготов. Другой первозданный обычай, который мы увидели, — вознесение молитвы за мир перед префацией, как делали в далекие времена и делают до сих пор в некоторых восточных церквях. Канон начался словами, которые идут почти в самом начале римской мессы: «И подойду я к жертвеннику Божию, к Богу радости и веселия моего»[42], и перешел к молитве, которая соответствует префации римской мессы. Слова освящения были теми же, что и в римской мессе, но священник разломил облатку совершенно восточным образом, на девять маленьких частей, семь из которых он разложил на дискосе в виде креста, а два оставшихся поместил по правую сторону креста. Так этот древний обряд подошел к завершению.