Город вторых душ - Рута Шейл

Север, конечно, ошибся. Аниным домом оказалась вовсе не одна из этих стареньких, но уютных печерских пятиэтажек, за которыми как грибы после дождя вырастают разноцветные башенки новых жилых кварталов, а серый монолитный параллелепипед в Щербинках, крайний из трех себе подобных. Ане это безликое чудовище совершенно не подходило, а впрочем, редкий счастливчик может позволить себе выбирать, где ему жить, вместо того чтобы довольствоваться самим наличием жилья.

Дом стоял прямо за остановкой, о которой Север точно знал, что в начале двухтысячных в ожидании плановой поставки из ближайшего Ольгино здесь собиралась целая толпа наркоманов. Сейчас там толпились обычные дневные обитатели спального района – студенты и пенсионеры. Ровесники Севера в это время работали. Сам он уволился из конторки, предлагавшей своим клиентам организацию праздников, чуть меньше года назад, и собственное тунеядство еще не успело войти в привычку. Север ощущал себя виноватым за то, что не встает в шесть, чтобы успеть позавтракать и побриться, не вколачивается в переполненную маршрутку в любую погоду и не тупит за рабочим компьютером, раскладывая пасьянс, с восьми до пяти, чтобы потом в общем потоке влиться в ту же маршрутку, идущую обратным курсом, с мыслями о выходных, а в более радужной перспективе – об отпуске. Он не платил налоги и не жил спокойно, но совсем по другой причине – безденежья. Когда мама во время редких телефонных разговоров робко заговаривала о трудовой книжке и связанных с нею благах, Север отшучивался тем, что, когда придет его время, пенсию отменят вовсе. Все они будут работать до гроба – просто кто-то упадет лицом в клавиатуру и его вынесут из кабинета ногами вперед в конце рабочего дня, ведь раньше никто ничего не заметит, а кто-то сделает то же самое у себя на кухне или на даче, и если повезет, то рядом окажутся внуки… Да он вообще не-до-жи-вет. Не доживет.

Все, что имело смысл, заключалось в сегодня. А сегодня в рюкзаке за его спиной болталась бутылка вина, рядом шагала тихая Аня, лифт, как и положено, зиял прожженными дырами на месте кнопок, стены подъезда хранили под несколькими слоями краски всю хронологию жизни и менталитета своих обитателей.

Едва оказавшись в прихожей, Север уставился на несколько пар обуви под вешалкой: балетки, кроссовки, туфли-лодочки, замшевые осенние ботинки. Одна! Похоже, Аня действительно жила одна. Она проводила его в ванную – на стеклянной полочке в стакане стояла одинокая зубная щетка. Слабо пахло сыростью. Насухо вытерев руки единственным полотенцем, Север пошел на звук льющейся воды. Мельком отметил плотно притворенную дверь в спальню. Других жилых комнат здесь не было.

В тесной рыже-зеленой кухне весело шумел чайник. Растение стояло в центре стола, будто главный гость. Север сдвинул его и выставил вино. Аня, которая до этого разыскивала что-то в холодильнике, и хорошо бы это была колбаса, обернулась и с улыбкой покачала головой. Пальцы ее коснулись виска и легонько его потерли: голова разболится. Однако штопор у нее нашелся. Пока на столе возникали чайные чашки, бутерброды и даже нарезанная ломтями золотистая шарлотка, которой Север не ел, кажется, с тех пор, как перестал харчеваться у мамы, бутылку он все-таки открыл: пить в одиночку ему было не привыкать, а вот с такого молчаливого позволения – пожалуй.

Аня поднесла к его бокалу свою чашку. Тут же вспомнила о чем-то, вскочила и унеслась в комнату. Север выпил, скоренько плеснул себе до краев, выпил снова и налил как было – управился в аккурат к ее возвращению со стопкой тоненьких потрепанных книг. Вязание для девочек, советские еще… Тут он вспомнил свою легенду, подумал – нет, не затем пригласила, чтобы… Чтобы что, черт тебя дери? Протянул руку, чтобы взять одну из книжонок, и в спешке смахнул бокал со стола.

Сделав пируэт, бокал встретился с кафельной плиткой пола и прекратил существование.

– Явсеуберу, – пробормотал Север. Схватил отколотую ножку, но тут же выпустил и сунул в рот порезанный палец. На полу, рядом с осколками и лужицами вина, осталась алая капля.

Аня сложила брови домиком и покачала головой. Из кухонного шкафчика мгновенно появились пластиковая бутылочка с длинным носиком и бинт. Присев рядом, Аня заставила его показать ранку – просто удивительно, как вся эта кровь могла умещаться в обычных размеров пальце, – и залила ее перекисью водорода. Зашипело, стало щекотно и совсем не больно, но Аня все равно дула, словно Север был совсем маленьким и мог расплакаться от подобного пустяка. А он смотрел сверху вниз на ее волосы, собранные на затылке витой резинкой, и думал, что пора уходить.

– Нет у меня никакой дочери, – сказал он, зная, что она не услышит.

Север с трудом удержался от того, чтобы прикоснуться к этим волосам, стянуть резинку и посмотреть, как удивится Аня. Интересно, что бы она сделала, если б он… Но нет, нет никаких «если». Нас здесь трое, сколько ни пытайся поверить в обратное, и этот третий вовсе не на твоей стороне.

Надежно перевязанный бинтом, его палец напоминал теперь чужеродную деталь, приставленную к кисти забавы ради. Придется как-то объяснять это Вике. Сказать «нет у меня никакой Вики» не получится.

Север неловко встал со стула, приподнявшись на цыпочки, чтоб не наступить на осколки. Промямлил:

– Я, наверное, пойду, – и повторил тот самый жест двумя пальцами, только на этот раз ковылял инвалид.

Аня собрала со стола журналы по вязанию и протянула ему. Он прижал их к груди. Искоса глянул на дверцу холодильника с застывшими винными потеками – ей придется снять многочисленные магнитики, чтобы все это отмыть. В сердце кольнуло. Вот тебе и одна…

Круглолицая девочка с чуть раскосыми глазками походила на маму бесспорно. Фотографии с магнитом и в пластиковой рамке сделали, должно быть, в детском саду: фотошоп, но довольно качественный. Девочка на берегу озера, девочка в пышном платье сидит в карете, девочка смотрит на звезды… А это с отдыха – в розовом купальнике, снизу подпись: «Дельфинарий Коктебель», и рядом – Аня.

Нет у меня никакой дочери, но признаваться в этом бессмысленно, потому что у тебя она есть. А значит, должен быть некий мужчина… Даже если он здесь не живет. Глупо было решить, что ты обходишься небольшой зарплатой с этих вязальных курсов, чтобы платить за жилье и еще что-то себе покупать. Алименты, наверное? Может, он и обои эти выбирал, полочку в ванной вешал. Чужое, все это чужое, как и мы друг другу. Глупо…

– Спасибо тебе – и пока, – попрощался он на пороге.

Во дворе, возле мусорных контейнеров, Север снял бинт – тот соскочил легко, даже не помявшись, так и остался колпачком, – и бросил его в бак. Из пальца все еще сочилась сукровица. Осторожно, чтобы не запачкать, он спрятал журналы в рюкзак и зашагал к остановке.

Паяц пришел в мой четырнадцатый день рождения, но меня не предупредили, что это надолго. Он был как я, только ходил своими ногами, поэтому я подумал, что он моя мечта и Небесный Морячок не кидал его с корабля, как меня в пять лет, когда я убежал от няньки Руси. Он рылся в помойке, искал себе одежду и нашел халат с дырами и колпак Деда Мороза со звездой, которая должна гореть, но не горит. Бегал и смеялся.