Мои молодые годы - Сергей Валерьевич Лушников

Ночевали в тесноте, но не в обиде – большая часть спала на полу. Было весело.

Потом моя семья поехала домой, а Татьяна с дочкой и моей дочерью Полей – в Чернышевск.

Было некомфортно голове. Думали, что жара и грязь повлияли. Зато дома успели и маме нашей подарочек из Томска передать. Дня через два все как обычно собрались вместе за столом, играли в карты. Волосы у мамы были закреплены гребешком. Тут она решила распустить волосы, выдернула гребешок, а с волос на стол посыпались маленькие зверушки, вошки, и начали карты разглядывать, как будто поиграть захотели…

Неделю боролись, благо опыт с детства кое-какой имелся. Страшное дело, когда на белые простыни с головы падают десятки вшей от одного движения гребешка…

* * *

В 1975—1976-х годах прошла волна свадеб, и у нас началась несколько другая жизнь. Вот ты живешь свободно, а потом возникает ответственность, обязанности, даже спать ты должен в одном месте – не в кругу друзей, а с одним человеком, у которого свои претензии имеются.

Трудно привыкать к некоторой несвободе, пусть даже иногда сладкой. Я долго тянул, раза два обещал, потом брал слова обратно, чего не позволял себе, кстати, никогда, но в итоге сдался… Как-то не пришел домой, а потом вернулся с большим ватманом бумаги, на котором было написано «в общежитии в дурном не замечен», с кучей свидетельских подписей. Где-то до сих пор хранится этот «документ» как свидетельство безалаберности в семейной жизни… Иногда мне кажется, что эта безалаберность осталась до сих пор…

Первая проблема – проблема жилья. Сначала одна съемная квартира, потом вторая на Карташова в деревянном доме. Потом на Степана Разина своя комната с подселением от текстильной фабрики, где работала Надежда. Фабрика располагалась на месте Фрунзенского рынка и работала в основном на оборонку. Наши покрывала грели солдат в казармах.

Вторая семья, соседская, состояла из огромного грузчика Миши и маленькой еврейки Верки. Кухня была общая, но между нашими столами была перегородка. Жили они оригинально: то страстная любовь, то не менее страстные побои. Бил он ее прилично, крик даже соседи слышали, давно привыкшие к этому. Нам же эти арии не нравились, потому что были похуже, чем нудное кино.

Однажды я не выдержал, начал его уговаривать успокоиться, но он решил мои претензии кардинально, подставив мне к горлу большой тесак. Неприятная, скажу вам, вещица… Однако больше поразило другое, а именно поведение Верки, которая кричала: «Режь его, режь!» Вот недаром же говорят: муж и жена – одна сатана.

Стою, пытаюсь говорить, но вижу, что у него глаза пьяные, соображений немного. Видимо, что-то дошло, нож отпустил, повезло. Утром стучу в их комнату: «Ну что, так и будем жить, пока кто-то кого-то не зарежет?» Молчал, потом что-то промямлил, дескать, перепил.

Здесь сын родился и целыми днями кричал, так что носили мы его на руках по очереди. В феврале диплом нужно было защищать, а времени на подготовку не было. Верка начала диверсии: то ночью трубу откроет настежь, а ты просыпаешься от холода, то днем сына разбудит. Милиция ничего не могла сделать, ибо не было состава преступления. В общем, тоска. Кстати, средняя сестра Света приезжала в то время. Тогда был сильный ветер, и она обморозилась.

Соседи родителей Надежды, живших в одноэтажном домике, получили квартиру и уехали. Мы решили заселиться в освободившуюся квартиру нелегально. Благо, прописка позволяла – адрес у дома был один.

Отремонтировали, провели отопление. У нас появилась своя комната, кухня и сени, а, главное, хорошие соседи в лице родителей жены.

Когда мы жили на Степана Разина, я носил сына на руках к теще на Герцена достаточно часто, а пока нес, постоянно разговаривал со своим малышом. Когда шел по Лебедева, то всегда, видя трамвай, кричал: «Трамвай, трамвай». А когда шел по Фрунзе, то, встречая троллейбус, произносил и его название. Удивительно, но сын заговорил рано, к году знал около 200 слов, среди которых были троллейбус и трамвай.

Да, носить ребенка на руках порой было тяжеловато, но связь с ним становилась крепче, лучше передавались слова.

* * *

18 июня 1980 года в нашей семье произошло знаменательное событие: родилась дочь Полина – спокойная и милая девчушка. Стало веселее. Сыну было уже три года. Мы с ним выходили на улицу босиком, потому что я часто убирал двор от снега босиком, а он стал повторять за мной.

В это время в Томск приехал Никитин, который занимался развитием детей в раннем возрасте. Я встретился с ним, мы начали заниматься с моим сыном, а именно делали кубики Никитина. В пять лет сын уже бегло читал, считал до тысяч, умел умножать, делить, даже решал задачки по теории вероятности, не говорю уже о знаниях географии. В школу он пошел сам, когда ему не было и шести лет.

В этом же году, 20 июня, скончалась мать Надежды Полина Захаровна. Она тяжело болела, была почти всегда без сознания, но, когда узнала, что родилась внучка, не захотела больше мучиться. Славная была женщина, тихая, вечно работающая. Успела понянчиться с внуком. Ко мне относилась очень хорошо, лучше, чем жена.

С ней мы работали на огороде и даже калымили как-то: белили квартиру какому-то профессору. За калым она брала немного, а качество выполненной работы было великолепное. Белили на три раза, делали филенку. Недаром многие профессора ТПУ приглашали их с мужем к себе. Достаточно вспомнить ректора ТПУ Воробьева. Его квартиру в одном из корпусов ТПУ они ремонтировали не раз. А потом часто вспоминали, что Воробьевы подарили блузку их дочери.

Тесть Григорий Максимович работал в ТПУ и занимался ремонтом корпусов. Очень любил кроссворды, был хорошим специалистом. Воевал на Финской войне, был ранен. Во время войны с ним жили переселенцы из Украины. А после войны они ездили к ним в гости. Интересно, сейчас там помнят потомки про приют в Сибири для их родителей?

У Полины Захаровны был брат Егор Захарович Крюков, который служил во власовской дивизии и попал в плен. Плен отбывал в Западной Германии, а после войны не согласился остаться там, хотя предлагали. Вернулся домой, отсидел в тюрьме за плен, а после прожил недолго.

Меня всегда удивляло, что во время войны уклонистам не было уголовного наказания, а прошедшим войну, но попавшим в плен уже у нас давали срок. Даже дезертиров особо не трогали, если, конечно, они сбегали не с фронта…

У брата тещи было два сына – Михаил и