Летчик-истребитель. Боевые операции "Me-163" - Мано Зиглер

– Давайте, сэр. До сих пор остается опасность взрыва. От самолета исходит страшный запах, – один из них крикнул мне.

До этого момента мне и в голову не пришло, что самолет может взорваться. Но пожарные уже вовсю работали, заливая самолет мощными струями воды, а меня усадили в «скорую помощь» и повезли в больницу. После полного обследования доктор заявил, что я не сильно пострадал – легкий ушиб позвоночника, – и прописал соблюдать постельный режим в течение нескольких дней.

Для нас наступили непростые времена. Небо над нами заполонили американские истребители. Казалось, они развлекаются тем, что прячутся и поджидают, когда на горизонте появится очередной «Ме-163s», а когда тот заходит на посадку, подстреливают его, как хромую утку. Похоже, удача покинула нас. Рилль стал жертвой американского истребителя, после того как сам уничтожил три вражеских самолета, а однажды мы так и не дождались возвращения нашего «везунчика» Ники.

Во всей этой кутерьме был один светлый момент – возвращение Ботта, Лёшера и шестерых остальных добровольцев-самоубийц. Они приехали назад в Брандис из Стендаля целыми и невредимыми. Их перевод оказался фарсом. Это была проверка. Если есть такие отважные бойцы в нашей стране, значит, еще не все потеряно. Никто не собирался приносить ребят в бесполезную жертву, но то, что нашлись добровольцы, готовые пожертвовать своей жизнью, говорило о многом. До этого уже было сделано несколько попыток пойти на таран, которые закончились плачевно для пилотов. Да и самолеты, на которых можно было сбить еще не один вражеский истребитель, не стоило губить практически понапрасну. Возможно, сама идея была благородной, но цели для ее осуществления не имели никакого смысла.

С военной точки зрения в Брандисе сейчас наступило затишье. Наши потери были столь катастрофическими, что нам запретили сверху вступать в неравный бой, когда группы вражеских самолетов в очередной раз кружили над нашим аэродромом. Нам лишь было позволено открывать заградительный огонь по самолетам, которые в одиночку пролетали над нашей территорией. Что касается меня, то после аварии мне требовалось носить специальный корсет, который являлся постоянным напоминанием о случившемся, а всем остальным мой вид не давал покоя, и они считали буквально своим долгом лишний раз подтрунить надо мной. Даже Франц Рюселе, который сам не так давно выглядел ужасно, тихонько посмеивался, покручивая отросшие усы.

Рис. 20. «Лайтнинг»

Несмотря на такое вот бездействие, наши пилоты каждый день сидели в кабинах самолетов, готовые к взлету в любую минуту. Рано или поздно какой-нибудь затерявшийся самолет все равно покажется над аэродромом, и тогда… Наконец однажды вечером поступил сигнал о двух приближающихся «лайтнингах». Это было незадолго до захода солнца, и взлетать нужно было немедленно, как только они появятся в поле зрения. Спустя несколько минут пришло сообщение, что два еле видных следа тянутся высоко в небе, подсвечиваемые лучами заходящего солнца. Наши визитеры! Мы приблизительно подсчитали, что «хвосты» тянутся на высоте где-то между восемью-девятью тысячами метров. Ботт и Рюселе завели двигатели своих самолетов и совсем скоро взмыли в вечернее небо, приближаясь к своей мишени.

Достигнув отметки восемь тысяч, Рюселе обнаружил себя находящимся всего в двухстах метрах от врага и поэтому сразу же пошел на снижение. Уже через несколько секунд он был точно на одном уровне с противником. Затем без каких-либо причин его «комета», резко дернувшись, заняла почти вертикальное положение и дико понеслась вниз, едва не вырвав управление из рук Рюселе. Быстрый взгляд на стрелку спидометра, и он понял, что скорость полета равняется тысяче пятидесяти километрам в час! Ботт, летевший прямо за ним, сделал то же самое, когда осознал, что происходит. Вместе они устроили незабываемое зрелище! Конечно, после таких маневров они резко потеряли высоту, и, пока враги опомнились, расстояние было слишком большим, чтобы атаковать «кометы». Они кипели от негодования, когда приземлились, из-за того что им пришлось вернуться несолоно хлебавши, потому что вражеские самолеты выросли как грибы на пустом месте.

На следующее утро Глогнеру повезло больше. «Москито» RAF, возможно, был послан для того, чтобы сделать снимки разрушений, оставшихся после предыдущей ночной бомбежки. Утро было не очень ясное. Между небом и землей висели тяжелые облака, но Глогнер стрелой умчался ввысь. Он потерял «москито» из виду и, достигнув отметки четырнадцати тысяч метров, уже решил возвращаться на базу, как неожиданно прямо под ним появился самолет. Казалось, англичанин не заметил «комету» и спокойно летел, очевидно не подозревая, что здесь может быть еще кто-то. Глогнер направил свой самолет вниз, готовясь поразить мишень, но как только «москито» увидел его, то сразу же резким движением ушел вниз.

Но Глогнер не собирался упускать своей цели. Он пустился в погоню и сел на хвост «москито». После трех выстрелов вражеский самолет задымился, потом его охватил огонь, и оба пилота выпрыгнули с парашютом из подбитой машины.

Глогнер вошел в зону облачности, по крайней мере, он подумал, что попал в большое облако, так как за стеклами кабины ничего не было видно. Потом он понял, что это совсем не облако. Изнутри его кабина покрылась толстым слоем инея. Он попробовал потереть стекло, но это не дало никакого эффекта, потому что, как только он соскреб немного, на этом месте сразу же образовался новый налет. Он знал, чего это могло ему стоить. Если нет видимости, значит, он не сможет найти аэродром, а значит, ему остается лететь куда глаза глядят и ждать неминуемой гибели. Спидометр все еще показывал скорость восемьсот километров в час. Наконец, ему удалось расчистить маленькую дырку, через которую он увидел землю сквозь толстую гущу облаков. Эта была большая застроенная территория, очевидно Лейпциг, но аэродрома Брандиса видно не было. В течение нескольких секунд небольшое оконце вновь заледенело. Может, лед растаял бы, если спуститься ниже, где воздух теплее. Но времени было мало, нужно было садиться. Он снизил скорость до двухсот километров, выровнял самолет, а затем решил расчистить себе еще один просвет. Тут, к своей радости, между облаками он увидел часть взлетной полосы в Брандисе.

Он устремил «комету» вниз носом, вонзаясь в толстое облако, а к этому моменту воздух стал теплеть, и слой льда на плексигласе начал таять. Он протер еще одну дырку, которая начала расползаться, но альтиметр уже показывал отметку в тысячу метров, а облачность все еще не прекращалась. Восемьсот… шестьсот… четыреста метров, а затем облако стало рассеиваться, и внезапно перед ним распростерся аэродром. Он сделал поворот над прилегающим населенным пунктом, снизил скорость и благополучно приземлился. Даже на земле нос «Ме-163В» был полностью покрыт толстым слоем льда, да и фонарь кабины был не лучше.

Полет Глогнера стал одним из последних в Брандисе, и я отчетливо помню, что он был последним, кто мог похвалиться сбитым вражеским самолетом. Наши дни были сочтены, а в эскадрилье ходило множество слухов. Говорили, что все наши самолеты будут уничтожены, а нас самих в качестве пушечного мяса отправят на передовую или переведут на «Ме-262»… Эти и другие доклады из «хорошо информированных источников» циркулировали постоянно, до тех пор пока мы не стали замечать, что каждая новая история становится более дикой, чем предыдущая. Некоторое количество «Ме-163В» каждое утро стояли на взлетной полосе, учения пилотов продолжались еще какое-то время, и в ремонтных ангарах работа не прекращалась. Несмотря на прямые приказы, запрещавшие какие-либо полеты, Фритц Кельб взлетел, атаковал и сбил бомбардировщик на «Ме-163В»; это произошло в один из тех дней, когда Франц Рюселе совершил свой последний полет на «комете», полет, закончившийся невероятно быстро.