Шведская семья Ивановых - Вера Колочкова

Пошловато, конечно. Зато этот легкий налет пошлости всегда бьет в цель. Безошибочно. По крайней мере, раньше так и случалось.

Готовила романтический ужин долго и тщательно, все продумала до мелочей – даже сама вдохновилась. К приходу Вали глянула на себя в зеркало, сделала томный взгляд… Хороша, чертовка, даже добавить нечего! Ну что ему еще надо, что? Как еще перед ним выкаблучиваться? Да пусть только попробует не восхититься…

Восхищения она в его глазах не увидела. Удивление было, даже некая досада была, а желанного восхищения не было.

Валя осторожно перешагнул через горящие свечи, спросил тихо:

– Что мы сегодня празднуем, Ларочка? Я что-то пропустил, да? Какую-то важную дату?

– Да нет никакой даты… Просто я ужасно соскучилась, тебя ждала, вот и все… Решила вот романтический ужин устроить. Я помню, раньше ты этому обстоятельству радовался. Даже счастлив был.

– Я рад, Ларочка. Я рад. Просто устал сегодня ужасно… Прости меня, Ларочка.

– Да ладно… Садись за стол, давай вина выпьем. Садись…

Валя послушно уселся напротив нее, а она устроилась за столом так, чтобы пламя свечи падало аккурат на ее лицо, чтобы отражалось в зелени глаз. Подняла свой бокал, глянула на Валю с прищуром, очень многозначительно.

– Можно я скажу тост, Валечка?

– Ну, давай… – произнес он, как ей показалось, чуть с раздражением. Но не стала на этом зацикливаться, наступила на горло своей обиде.

– Я хочу выпить за то, чтобы мы с тобой… Чтобы мы начали все сначала… С чистого листа, как в тот наш первый день… Помнишь, как мы с тобой познакомились? Как влюбились друг в друга с первого взгляда? Давай и сейчас представим, что мы только что увидели друг друга…

– А разве такое возможно, Ларочка? Мы с тобой столько времени вместе уже… Как же я представлю, что впервые тебя увидел?

– Ну, вот… Весь тост испортил… Трудно было подыграть, что ли?

– Не знаю… Я как-то к играм сегодня не расположен, прости.

– А к чему ты расположен, Валь? Грустить, переживать по всякому поводу расположен? Ты ведь даже попытаться не хочешь, выйти не хочешь из своего тягостного состояния! А я тебе всего лишь помочь хочу…

– Не надо мне помогать, Ларочка. Очень тебя прошу. Можно, я как-то сам со своим состоянием разберусь? Зря я тебе все рассказал, наверное. Это мои дела, пойми…

– Да? А я думала, что все дела у нас с тобой общие! Отныне и навсегда! Выходит, ты меня от себя отстраняешь и отделяешь, да?

– Нет, Ларочка, нет. Просто мне сейчас плохо, пойми. Мне больно и плохо и совсем не до романтики…

– О-о-о… – Лара возмущенно закатила глаза. – «Мне плохо, мне больно, несчастный я и обманутый…» Опять началось, да?

– Ну что, что началось? – уже с нескрываемым раздражением спросил Валя.

– Да нытье твое началось! Ну сколько можно, а? Мужик ты или нет, в конце-то концов? Перед тобой женщина красивая сидит, вся твоя, между прочим… Ужин романтический накрыла, свечи зажгла… Другой бы радовался на твоем месте, а ты! И не только ужину радовался, а еще и тому, что жизнь к тебе хорошей стороной повернулась! Что чужих детей вести по жизни не придется! Что не надо будет осознавать с горечью со временем все то плохое… Как там говорится? Маленькие детки – маленькие бедки? А большие детки – большие бедки… Ты хоть понимаешь, как судьба к тебе благосклонна, Валь? Она ж тебя от всего оградила!

– Лар, перестань… Зачем ты опять?

– Не перестану! Я просто хочу, чтобы ты понял, чтобы до тебя дошло наконец…

– А если я не хочу этого понимать? Да я… Да я даже слышать этого не могу! И вообще… Не лезь туда, куда тебя не просят, пожалуйста!

– Даже так?

– Да, так! Зря я тебе рассказал, я очень жалею об этом!

– То есть ты… Так и собираешься дальше жить в этой унизительной для тебя рефлексии?

– Да. Собираюсь. И не тебе решать, как и с чем мне жить.

Последняя его фраза показалась Ларе совсем уж оскорбительной. Будто он отодвинул ее от себя обеими руками, со всеми свечами, нежным пеньюаром и соблазнительным бельем отодвинул. И это стерпеть она уж совсем не могла…

– А знаешь что, Валь? – произнесла тихо и медленно. – Знаешь, что? Ты мне сейчас тоже очень больно сделал… И даже больше того… Я как-то вдруг перестала тебя уважать, Валь. А это самое страшное, что между нами могло случиться. Да, я тебя больше не уважаю… И я не смогу жить с человеком, которого не уважаю…

– Мне уйти, Лар? – спросил Валя тихо.

– И это все, что ты можешь мне сказать?

– Мне уйти? – снова спросил Валя, поднимая на нее глаза.

Она молча встретила его взгляд, но при этом постаралась, чтобы пламя свечи падало на лицо. Наверное, блестящие от слез глаза так красиво выглядят в свете пламени… Надо было что-то ответить на его вопрос, но она вовсе не знала, что нужно ответить. Сказать – уходи, мол? Но ведь не этого она хотела… Она ж хотела, чтобы он постарался ее убедить в обратном… Что его есть за что уважать… Какой же он трудный человек, ей-богу!

Пока соображала, как поступить и что ответить, пропустила важный момент. То есть тот самый момент, когда Вале ничего не оставалось, кроме как встать и уйти… И спохватилась, когда он уже направлялся к двери, с досадой переступая через горящие свечи.

– Валя, подожди… Мы ж с тобой не договорили, не решили еще ничего… Погоди, Валя! Вернись, прошу тебя!

Он даже не обернулся. Вскоре она услышала, как хлопнула входная дверь.

Ушел, значит. Как глупо все вышло. Совсем не так, как она задумала.

Автоматически подула на пламя свечи, и оно тут же погасло. Слишком быстро погасло.

Ну почему все так, почему? Разве такого завершения романтического ужина она хотела?

* * *

Валентин ехал в машине по вечернему городу. В душе царило странное спокойствие, будто он только что принял для себя важное решение. А может, так оно и было на самом деле, хотя еще пару часов назад он даже предположить не мог, что все именно так будет…

И вот оно. Все просто, оказывается. Хотя и не унялось в душе то самое тягостное ощущение, с которым приходится жить последние дни… Но, черт возьми, ведь и правда легче стало, будто все вмиг расставилось по местам! Или одному легче переживать то, что случилось? Ничего никому не объясняя? Ведь это только его беда, больше ничья…

Беда. Как же иначе. Мука мученическая. Интересно, Настя уже сказала девочкам, что он, их отец… Он им на самом деле никто. Как они к этому сообщению отнеслись, интересно?

Оля заплакала, наверное. Она ж такая чувствительная. А Поля… Поля очень решительная, да. Поля могла и ответить Насте что-нибудь этакое… Для него обидное. Мол, так ему и надо, и поделом…

Доченьки. Глупые мои, родные. Как же так все произошло нелепо и странно, доченьки. Ведь вы же мои, плоть моя и кровь, и душа моя… По крайней мере, так было всегда. С того самого момента, когда принял вас на руки, когда встречал Лизу из роддома. Сначала Оле заглянул в лицо, потом Поле… И долго изумлялся и умилялся тому обстоятельству, что личики-то абсолютно одинаковые. Правда, потом для изумления уже времени не было, когда Лизу через две недели в больницу забрали с жутким маститом. И началась беготня от кроватки к кроватке, и ваши голодные крики, доченьки, и суета с бутылочками, с памперсами, с распашонками-пеленками-ползунками, которые надо было постирать и погладить… И памперсы эти менять… Да вас же на руки было страшно брать, такие вы были крохотные! И сердце отцовское заходилось страхом и жалостью…