Правила возвышения - Дэвид Коу

Гринса, все еще голый под тонким одеялом, улыбнулся. Он и раньше видел, как такое делали, — и даже сам пару раз пробовал, хотя не мог сказать ей об этом, — но ни у кого это не получалось так изящно. И конечно же, он никогда не видел, чтобы это делала такая красивая девушка.

— В моей родной деревне такое делал один человек, — сказал он, глядя на ее ладонь, глядя на нее. — Он называл это огненной перчаткой.

Кресенна улыбнулась шире, но по-прежнему не сводила взгляда со своей руки.

— Огненная перчатка, — повторила она. — Мне нравится. Мы называли это просто нейтрализацией огня.

Она снова перевернула руку таким образом, чтобы язычки пламени, ставшие теперь пурпурными и золотыми, как королевская печать, собрались в маленький кружок у нее в горсти. Кресенна еще несколько мгновений смотрела на них, а потом легко вздохнула. Язычки пламени исчезли так внезапно, словно она задула его своим дыханием. Несмотря на свет свечей, комната, казалось, мгновенно погрузилась в темноту. Только через несколько секунд Гринса осознал, что Панья стоит высоко в небе и бледный лунный свет струится сквозь тонкие белые занавески.

— Мне бы хотелось научить тебя этому. — Кресенна склонила голову к плечу, ее глаза сияли, словно звезды.

Гринса снова улыбнулся:

— Мне тоже.

— Ты когда-нибудь хотел обладать другими магическими способностями?

Гринса заколебался. Он знал, что не может рассказать Кресенне всю правду о своей магической силе. Но кому станет хуже, если он немного откроется ей? Они проводили лишь вторую ночь вместе, но Гринса уже чувствовал, что может полюбить эту женщину. Уже много, очень много лет он ни к кому не испытывал таких чувств. Долгое время после смерти Фебы он сомневался, что сумеет полюбить снова; и он поклялся, что никогда не полюбит женщину-кирси.

Когда разразилась эпидемия, он находился далеко от дома, на востоке Эйбитара, куда отправился по какому-то давно забытому делу. Если бы он остался с Фебой, он, возможно, сумел бы с помощью своей магической силы изгнать болезнь из ее тела — как сумели бы это сделать и деревенские целители, если бы пришли к ней, когда она попросила. Но, подобно многим его соплеменникам — да и соплеменникам Фебы, надо признать, — целители не одобряли их брак. Он был оскорблением, нанесенным самому Кирсару, говорили они; предательством, подобным предательству Картаха. Поэтому они отказались прийти к Фебе, оставили ее умирать, хотя легко могли спасти.

Вернувшись в деревню через несколько дней, Гринса обнаружил, что их дом сожжен дотла, как и другие дома, куда наведалась чума. От их совместной жизни ничего не осталось, кроме золотого кольца, которое он подарил ей в день бракосочетания. Кольцо пришлось снимать с обугленного пальца Фебы. Потом его долго рвало, до крови.

Как он мог полюбить снова? Как он мог продолжать жить среди кирси? Довольно долго Гринса не делал ни первого, ни второго. Даже когда он год спустя присоединился к ярмарке Бодана, он избегал Трина и других кирси и проводил то недолгое время, которое находился вне палатки предсказателя и своей комнаты, с певцами и танцорами из племени инди. Однако постепенно душевная боль начала утихать, а с ней и ненависть к своему народу. Гринса никогда не забывал о том, что сделали целители в его деревне, но и забыть о своем происхождении и призвании тоже не мог.

Желание любить, однако, возвращалось гораздо медленнее. Он часто менял женщин — это обычное дело, когда странствуешь с ярмаркой. Но времени на любовь не оставалось, что тоже вполне его устраивало. Лишь недавно Гринса начал понимать, что ему недостаточно этих случайных связей. И, только встретив Кресенну, он в полной мере ощутил себя готовым полюбить снова.

Дело заключалось не только в красоте девушки, хотя ею Кресенна отнюдь не была обделена. И не в том, что она была ярмарочной предсказательницей, а следовательно, у них двоих могло быть будущее. Как ни странно, Гринса осознал, что готов полюбить снова, когда увидел, какую ненависть она питает к Картаху. Та же самая ненависть убила Фебу. То обстоятельство, что его непреодолимо влекло к Кресенне, больше всего прочего свидетельствовало о том, что он исцелился. Феба навсегда останется частью его души. Он никогда не переставал любить свою покойную жену и никогда не перестанет. Но боль утраты наконец притупилась. Он почувствовал готовность отдать свое сердце другой женщине.

Возможно, для начала стоило немного приоткрыть правду, хотя Кресенна едва ли могла понять значение этого его шага.

— На самом деле я обладаю и другими магическими способностями, — сказал Гринса, внезапно приняв решение.

Он сел в постели, и одеяло соскользнуло с его груди.

— Что ты имеешь в виду? Я думала…

— Я хороший предсказатель. Но в других областях магии я мало искушен. Поэтому предпочитаю помалкивать. — Он ухмыльнулся. — И все же я могу показать тебе кое-какие забавные вещи.

Вытянув руку вперед, как делала недавно Кресенна, Гринса вызвал из пустоты маленькое облачко тумана. Сначала расплывчатое, словно одинокое белое облако в чистом небе, спустя несколько мгновений оно начало вращаться, постепенно набирая скорость, и вскоре превратилось в миниатюрное подобие вихря, порожденного самой Морной. Это не стоило Гринсе особых трудов. Любой кирси, наделенный способностью вызывать ветра и туманы, запросто мог сделать то же самое. Но это было все, что он решился показать Кресенне.

Позволив крохотному смерчу несколько секунд повращаться на своей ладони, Гринса подбросил его в воздух, и он повис между ними. Было невыразимо приятно употребить свои способности на нечто отличное от простых предсказаний, и он на мгновение закрыл глаза, наслаждаясь ощущением магической силы, протекавшей сквозь его тело. Друг-инди однажды спросил его, каково это — обладать такой силой и владеть тайнами магии.

— С таким же успехом ты можешь спросить солдата, каково держать меч в руке, — ответил Гринса. — Или спросить музыканта, каково играть на музыкальном инструменте.

Друга такой ответ не удовлетворил, но Гринса не нашел лучшего объяснения. Во многих отношениях магия кирси ничем не отличалась от ремесел инди. Они еще в детстве обучались магии, точно так же как дети-инди овладевали разными ремеслами. И точно так же приобретали навыки в магии, как приобретают навыки в любом другом деле, пока акт использования волшебной силы не становился естественным и стремительным, как мысль. Разница была лишь в том, что магический дар, которым обладал Гринса, отнимал у него частицу жизни всякий раз, когда он его использовал. Немногие инди знали это. Было общеизвестно, что кирси живут гораздо меньше, чем инди, и обычно слабее и болезненнее них. Но мало кто из представителей другого племени знал, что использование магии сокращает жизнь беловолосых. Такое знание заставило бы людей, которые полагались на магический дар кирси (как герцог Кергский полагался на дар Фотира), раздумывать и колебаться всякий раз, когда требовалось прибегнуть к магии. Или стало бы мощным оружием в руках людей, ненавидевших кирси. Так или иначе, соплеменники Гринсы не считали нужным делиться с инди этим секретом.