Эластичность - Леонард Млодинов

Я имел удовольствие проработать несколько лет со Стивеном Хокингом. В последние примерно пятьдесят лет Стивен жил с БАС[121], заболеванием, поражающим нейроны, которые управляют произвольными движениями тела. Из-за почти полной невозможности двигаться Стивен общался, выбирая слова на компьютерном мониторе при помощи мышки. Это нудный процесс. Сперва на экране возникает курсор, движущийся от буквы к букве. Когда Хокинг выбирал ту или иную букву, он далее мог, щелкнув еще раз, выбрать слово из списка предлагаемых слов, начинающихся с выбранной буквы, либо повторить процесс – определить вторую нужную букву, и так далее, пока не выбрано или не напечатано все слово целиком.

Когда мы начали сотрудничать, он щелкал курсором при помощи большого пальца. Болезнь прогрессировала, и в очки Хокингу вмонтировали датчик движения, чтобы ученый мог щелкать мышкой при помощи мышцы у себя на правой щеке. Если вам доводилось смотреть интервью со Стивеном по телевизору, быстрота, с которой он отвечает на вопросы, – иллюзия. Он получает список вопросов очень заранее, и на ответы ему нужны дни или даже недели. Затем, когда интервьюер задает вопрос, Стивен просто щелкает мышью и запускает чтение своего ответа – или же звукорежиссер добавляет его позже.

Когда я работал со Стивеном, он собирал фразы со скоростью примерно шесть слов в минуту. В результате мне обычно приходилось ждать по нескольку минут, пока он составит даже несложный отклик на то, что я сказал. Поначалу я сидел нетерпеливо и, дожидаясь, пока он завершит ответ, то и дело начинал витать в облаках. Но в один прекрасный день, пока я смотрел через его плечо на экран компьютера, где была видна фраза, которую он собирал, я задумался над его развивавшимся у меня на глазах ответом. К тому времени, как ответ был составлен, я уже несколько минут размышлял над идеями, которые в этом ответе содержались.

Тот случай привел меня к озарению. В обычных разговорах мы ожидаем ответов друг от друга через считанные секунды, и в результате пулеметные очереди наших речей – едва ли не машинальные, из поверхностных слоев ума. В моих беседах со Стивеном те считанные секунды превращались в минуты, и это оказывало неимоверно благотворное действие. Так мне удавалось глубже осмыслить то, что он говорит, и покрутить собственные идеи и отклики так, как ни в каких беседах с другими людьми. В результате снижение скорости придало нашим беседам глубину мысли, невозможную в спешке обычного общения.

Эта спешка влияет не только на очные разговоры. Мы торопимся ответить на СМС, отстукиваем электронные послания, мечемся между ссылками онлайн. Помощи от автоматизации и техники у нас столько, сколько никогда прежде не бывало, но мы и заняты, как никогда. Нас бомбардируют информацией, мы вынуждены беспрестанно принимать решения, выполнять задачи по спискам и рабочие требования. Взрослые в наше время ежедневно обращаются к своим смартфонам в среднем в тридцать четыре краткие сессии (по тридцать секунд или короче), не говоря уже о более долгих телефонных звонках, играх и прочем. Пятьдесят восемь процентов взрослых проверяет телефон по крайней мере раз в час, а восемнадцати-двадцатилетние обмениваются в среднем ста десятью текстовыми сообщениями в день[122].

Технологии влияют на нашу жизнь благотворно. Мы теснее связаны с друзьями и родственниками. Через телефон или планшет у нас есть простой и почти непрерывный доступ к телепрограммам, новостным сайтам, играм и другим приложениям. Но и от нас вместе с тем ждут постоянной – и повсеместной – доступности, а поскольку теперь можно работать из дома и быть в еще более плотной связке с нашим нанимателем, от нас иногда ожидают, что мы будем работать или откликаться на позывные едва ли не круглосуточно. Даже у нашей связи с друзьями и семьей есть своя оборотная сторона: на эту связь можно подсесть.

В одном исследовании, где участников попросили два дня воздерживаться от текстовых сообщений, испытуемые докладывали, что запрет на обмен сообщениями с близкими делает их «раздражительными», «тревожными» и «взвинченными»[123]. В другом эксперименте пользователи «айфона», как выяснилось, страдают тревожностью, учащенным сердцебиением и увеличением кровяного давления, если не давать им отвечать на звонки. В третьем исследовании обнаружили, что 73 % пользователей смартфонов, если спрятать их мобильный телефон, ощущают панику. Была и такая еще экспериментальная работа, в которой выяснили, что многие люди не могут не быть на телефонной связи, даже если понимают, что не обязаны. Это все классические признаки привыкания, а описанные синдромы до того серьезны и распространены, что психиатры уже начали придумывать им имена – «айфон-разлука», «нетмофобия» (от «нет-мобильного-телефона-фобия» [nomophobia]) или в более общем смысле «айрасстройства».

Привыкание возникает, потому что постоянная бомбардировка действиями, с которой мы сжились, способна изменить функционирование нашего мозга. Механизм тут очень похож на химическое привыкание. То, что мы не знаем, на что наткнемся, проверяя любимую социальную сеть или электронный почтовый ящик, порождает предвкушение у нас в мозге, а обнаружив что-нибудь интересное, мы ощущаем небольшое оживление в цепи вознаграждения. Через некоторое время возникает рефлекс на это оживление, и когда его нет, вам делается скучно. Тем временем писк, шорохи и трямканье постоянно напоминают нам, что вознаграждение нас по-прежнему ждет.

Одноруких бандитов в Лас-Вегасе не напоминает? По словам Дэвида Гринфилда, психиатра, основателя Центра интернет- и технологической зависимостей, «Интернет – величайший игровой автомат в мире, а смартфон – самый маленький»[124]. Видеоигры, в том числе и простенькие, в которые можно играть на телефоне, – и того хуже. Цитируя одно исследование, «мощное усиление в количестве дофамина, высвобождающегося в мозге, совершенно отчетливо наблюдается при видеоигре, особенно в областях, которые считаются ответственными за вознаграждение и обучение. Мощь этого усиления поразительна, она сопоставима с тем, какое вызывают вводимые внутривенно амфетамины»[125].