Эластичность - Леонард Млодинов

То был как раз случай, где ключом к решению задачи было невежество – или по крайней мере способность сделать вид, будто наличное знание не истинно. Лоу не был совершенно не осведомлен – он понимал кое-какие причины, почему его идея «несостоятельна», но решил ими пренебречь. Он позволил себе допустить, что все должно получиться, и принялся прикидывать, как преодолеть препятствия.

А их было множество. Авианосцы проектировались так, чтобы перемещать юркие легкие истребители, а не бомбардировщики – для коротенькой взлетно-посадочной полосы авианосца они слишком тяжелые. Кроме того, бомбардировщики не очень-то маневренные, потому их легко сбить, а следовательно, их приходится сопровождать истребителями, но на авианосце места не хватит, чтобы везти и то, и другое. Однако самое главное – вот в чем: даже если удастся как-то разместить бомбардировщик на авианосце, и авианосец подвезет его достаточно близко к Японии, чтобы бомбардировщик долетел, высокий и хрупкий хвост такого самолета не позволит вмонтировать в него тормозной гак, и возвращающиеся с задания бомбардировщики невозможно будет посадить обратно на авианосец. У Лоу не было почти никаких ответов на все эти вопросы, но с невозможностью их отыскать он не смирился.

Вернувшись в Вашингтон, он отправился повидать своего командира, адмирала Эрнеста Кинга. В присутствии начальника Лоу всегда было неуютно, а на той встрече – и подавно. Его предложение наверняка покажется суровому адмиралу дурацким. Лоу подождал, чтобы они с Кингом остались один на один, и, когда в разговоре возникла пауза, – возьми да ляпни о своей идее.

Хотя план выполнимым не казался, времена были отчаянные. А потому в следующие несколько месяцев бомбардировщики облегчили, как только смогли, и добавили им дополнительные топливные баки, чтобы летали дальше. Летчиков обучали взлетать с короткой палубы авианосцев и держаться пониже, чтобы не попадаться японцам на радарах, тем самым отменяя необходимость сопровождающих истребителей. Неувязку же с невозможностью посадки «устранили», приняв неизбежность того, что после сбрасывания бомб летчикам надлежало лететь к ближайшей суше или же бросать самолеты в китайской или советской глухомани. Эти страны отказали американцам в позволении использовать свои территории для организации атак, но если нужно просто посадить самолеты, китайское и советское руководства можно даже не ставить в известность. Экипажам брошенных самолетов, увы, предстояла устрашающая задача самостоятельно выбираться к союзникам.

Организовать и провести налет на Японию начальник штаба военно-воздушных сил генерал Хенри Х. Арнолд поручил технически подкованному полковнику Джимми Дулиттлу, Дулиттл собрал восемьдесят добровольцев, которым предстояло управлять в этой операции шестнадцатью самолетами «Б-25». Поскольку мысль о том, что американские бомбардировщики способны добраться до Японии, казалась такой несусветной, почти никакого противовоздушного огня они не встретили – более того, многие японцы на земле приветственно махали им, думая, что это тренировочный полет японских же военно-воздушных сил. Короче говоря, самолеты сбросили шестнадцать тонн бомб на Японию, в основном – в районе Токио. После того налета команды всех бортов совершили аварийную посадку или попрыгали с парашютами в китайской глубинке; не выжили всего шестеро летчиков.

Чтобы понять, до чего безумным показался замысел Лоу экспертам того времени, вдумайтесь: у японцев, отчаянно желавших предотвратить риск дальнейших подобных налетов, в голове не умещалось, что бомбардировщики можно привезти на авианосце. Они уверились, что атака произошла с атолла Мидуэй, единственного возможного участка суши, и заслали флот, чтобы захватить тот остров. Американские военные корабли, опередив японцев на один шаг, ждали в засаде и потопили все японские авианосцы, кроме одного. Японский флот оказался, по сути, уничтожен, и это поражение военный историк Джон Кигэн назвал «самым убийственным и решительным ударом в истории морских войн»[130].

Иногда мощнейшее возможное озарение состоит в том, чтобы понять: поменялись обстоятельства. Правила, к которым привык, более не действуют. Успешной может оказаться тактика, отвергаемая по старым правилам. В результате случается освобождение. Оно способно подтолкнуть вас сомневаться в своих убеждениях и помочь подняться над закрепленными парадигмами, реструктурировать мышление.

В нашем примере авианосец – фрагмент привычной военной мозаики. Как и бомбардировщик. В обычных обстоятельствах эти фрагменты не стыковались. Лоу необходимо было осознать, что в результате событий в Перл-Харборе мозаика поменялась. Соответствующим требованиям тех исторических обстоятельств был порядок действий, со всей очевидностью не соответствовавший игре традиционной войны. История – как и обычная человеческая жизнь – полна возможностей, упущенных из-за того, что не распознали возникшие перемены и то, что ранее немыслимое теперь стало посильным.

Когда его спрашивали, как он додумался до этой идеи, Лоу отвечал, что она просто ему «удачно подвернулась»[131], – можно подумать, будто он зашел в китайский ресторан, и в печенье с предсказанием оказалась бумажка с соответствующей надписью. Несомненно, так его сознательный ум это и воспринял. Но теперь-то мы знаем, что подобные озарения, как у Лоу, возникают не на ровном месте. Это результат сложного процесса, который происходит у нас в бессознательном мозге после того, как сознательное логическое рассуждение, ограниченное общепринятыми правилами и установками, не приносит плодов.

В предыдущей главе мы узнали о пассивном режиме работы мозга и выяснили, что наш мозг обустраивает ассоциативные связи, даже когда мы сознательно не сосредоточены ни на чем конкретном. Эти связи в основном так и не всплывают в нашем сознательном уме. В случае с Лоу отчаянное положение подтолкнуло его ум обдумать крайнюю меру, мысль, какая иначе была бы отвергнута. В этой главе мы рассмотрим механизм, посредством которого подобные ассоциации попадают в поле нашего сознания, и что определяет, обыденные ли представления явлены нашему сознанию или же гениально свежие озарения.

Роджер Сперри размышлял над тем, что́ обнаружил[132]. На дворе был конец 1950-х. Сперри экспериментировал с животными, которым предварительно рассек мозолистое тело – структуру, находящуюся между правым и левым полушариями мозга. Ученый отдавал себе отчет, что большинство его коллег считает его работу потерей времени: что мозолистое тело играет в мозге неинтересную техническую роль. Эту структуру считали своего рода корсетом, не позволяющим полушариям «обвисать». Сперри же представлял себе более значимую функцию – сообщения между полушариями. Но совершенным открытием он поразил даже самого себя.