Московские Сторожевые - Лариса Романовская

Сегодня так, по огням прогуляюсь.

Непривычно это.

Маршрут нахоженный, известный до глубины последней лужи, а вот я — другая вроде бы. Спину не тянет, ноги не болят, пальцы аж чешутся… Вот чего там за зеленой занавеской на первом этаже, а? Икота у младенца: его только вчера из роддома принесли, вот родители и суетятся, не знают, что нужно сделать. Да ничего не нужно, само пройдет.

А наискосок и на семь этажей выше лампа — это студентка к сессии готовится, ей с утра проект сдавать надо, сейчас вот на кухне свет зажгла, кофе варит, чтобы не уснуть. Уснет. Вот через пару минут и уснет — часиков до семи. Чтобы свежим взглядом ошибку обнаружить и успеть исправить. А кофе свой она потом уже выпьет, когда вечером домой придет с отличной оценкой.

До следующего огня надо идти через двор наискосок, по асфальтовой белесой дорожке, больше похожей на лунную: мне отсюда не разглядеть, что там в пятиэтажке происходит. Каблуками лед дробить — одно удовольствие, вот бы так и мысли в голове на кусочки разлетелись.

Чего-то вечер у меня совсем не задался.

С Доркой чуть не поцапалась на пустом месте, когда она по всей квартире ключи от машины искала. Ей сегодня во «Внуково» пилить: Старый с Гунькой прилетают. Я бы и сама туда съездила, но работа, хозяйство… В общем, я Доре слегка позавидовала, хотя все равно ведь Гуньку увижу скоро. Старый через пару дней всех Смотровых у себя соберет, что-то вроде отчетов у нас потребует. А мне и отчита…

Упс, вот это огонечек… В торце пятиэтажки, под самой крышей. Отмечают там чего-то. Хорошо отмечают: сейчас третий раз за спиртным в магазин побегут. Потом ссора, потом драка… Ну уж нет. Сейчас я им замок во входной двери заклиню. Легонько так, до восьми пятнадцати утра — чтобы на работу никто не опоздал.

Знакомое колдовство — пальцы сами собой щелкают по циферблату часиков. Так-то я часы не люблю, а вот на работу надеваю. Все, готово… Сейчас засуетятся только так. Шагаем дальше.

Следующий свет — «пустышка»: кто-то перед компьютером сидит, разговоры разговаривает и периодически на балкон выходит покурить. Меня вот чуть недокуренной сигаретой не обжег, паршивец неизвестный.

Дальше свет на застекленной лоджии. Неуютный, плохой. У матери взрослый сын где-то загулял: обещал еще в двенадцать вернуться, а сейчас вон сколько времени. И мобильный не отвечает, и в бюро несчастных случаев о нем неизвестно. Страшно женщине. Парню уже под тридцать, а он для нее все равно маленький. Ну… До шести утра она потомится, а там и сын приедет — на первом поезде метро. Главное, чтобы она зарок исполнила, который через пару минут себе даст, — больше в сыновью личную жизнь не лезть, мальчик взрослый, пусть сам решает.

Мне Дорка как раз про это окно перед уходом рассказала — она им несколько конфликтов гасила, настоящих, серьезных. Ну вот, выходит, что сегодня в этой семье все недоразумения прорвутся. Уже хорошо.

А еще мне Дорка пакет вручила — в последнюю минуту про него вспомнила. Оказывается, сегодня к нам Жека забегала — меня не застала, а посылочку оставила. Что там — Дора понятия не имеет, но явно не живое, раз крылатки спокойные.

Я пакет сразу вскрыла, прям в прихожей: Дора еще в лифт толком не вошла, пропуская Цирлю впереди себя. Кошка каркала обиженно, ей в такую погоду гулять совсем не хотелось.

А в пакете лежал женский костюм. Зеленый, с карманами. Тот, что Жека себе в ЦУМе покупала. В самом большом накладном кармане — конверт. В нем сперва записка — Жекиным почерком, она как курица лапой всегда корябает. Одно слово — «Извини». А под запиской — фотокарточка. Снимок с нашей шутовской свадьбы: я, Гунька, Жека и Семен со своей этой… Дашей, что ли… Уж больно размыто она получилась. Евдокия позирует, вихляя всеми частями тела, я там совсем еще старенькая, Гунька дряхлый и печальный — как будто свою мирскую жизнь целиком прожил. А Семен на меня смотрит. Глаз не сводит.

Никакой ретуши: ни мирской, ни нашей. Все так и было, оказывается. Честное слово.

Я так и стою теперь между двух сугробов: воздух выдыхаю с трудом, будто он — сигаретный дым. То ли плакать сейчас, то ли смеяться. Лучше смеяться — а то от слез на таком морозе кожа покраснеет. Сколько молодела, сколько чего… А боль не изменилась, будто Сеня со мной пару часов назад расстался. Я тогда стояла точно так же и думала о том, что до конца этой жизни его точно не забуду, но, может, хоть потом отпустит? Не отпустило.

Выходит, не возраст себе менять надо… Точнее — не только внешность, но и то, что внутри. Себя.

Понять бы еще — как это делается? Одна я могу не справиться, специалист нужен. Врачеватель вроде Тимки-Кота, но по другому направлению.

Тут я расхохоталась беззвучно: вспомнила про то, как наша Зинка лет пять назад к психоаналитику сходила. Чего-то у нее там в личной жизни не заладилось, вот она и решила по-новомодному с бедой справиться. Пришла, значит, к доктору и давай излагать, что у нее с мужчинами проблемы, аккурат еще с тех времен, когда ее, прекрасную, какой-то пьяный кронштадтский матросик снасильничал. Доктор кивает сочувственно и интересуется: а когда же это с вами произошло? Ну Зинаида и говорит ему как на духу: да давно дело было, в тысяча девятьсот девятнадцатом году, в городе Петрограде… Что там с господином доктором было — я не в курсе, но о диагнозе «шизофрения» Зинуля потом чуть ли не с гордостью рассказывала.

Ну, в общем, отпадает мирской доктор… А кто ж тогда…

На десятом этаже лампа на кухне мигала заполошно — то включали ее, то выключали. Словно кто световой сигнал о помощи подавал. Я вслушалась, начала сразу перчатки снимать, разминать пальцы. Нет, пустое… Там влюбленные тешатся: нет у них сил никаких до комнаты дойти, прямо в коридоре друг друга холят и лелеют, напрочь забыв, что у них там выключатель под спиной… Голубки мои…

А этих двоих я заметила в последний момент: когда уже за угол дома свернула, чтобы к подъезду идти. Стоят себе два парня на проезжей части. Молодые совсем — моложе меня нынешней. Один сигарету прикурить пытается, у другого в руках большая бутылка пластиковая — не то с пивом, не то еще с какой дешевой мутью. Но не пьяные, нет. Такси, может, ждут? Уж больно от них напряжением веет. Или это они ночного прохожего поджидают? Тогда плохо дело. Мне ведь по инструкции напрямую вмешиваться нельзя, только если в виде какой тварюшки. Ну обернусь сейчас волкодавом, спугну их — а толку? Они на другой угол переметнутся и там охотиться будут.

Надо бы поближе подойти и чуток мысли их подсветить. Может, никакого криминала, а обычные мирские проблемы. Тревожные оба — это да. Точно, ждут кого-то. Не милицию, не скорую помощь — тогда бы у них беспокойство за третьего было. А тут страх за себя. Значит, предстоит им что-то.

У того, что с бутылкой, мыслей полторы штуки, и те корявые: «Да что ж не идет-то, лярва?» Ну там не «лярва» на самом деле, а позаковыристее. Уж больно этому доходяге скучно стоять: и выпить он хочет, и убежать отсюда, и боится за себя, мутного.

А тот, что с зажигалочкой и ко мне вполоборота стоит, словно засыпает на ходу: это он какой-то дрянью накачанный, чтобы не так страшно было. Но таблетки на него не особенно действуют, смелости не прибавляют. Так что он у себя в голове одну и ту же картинку крутит, вроде как распаляет себя, хочет ненависть возбудить. Странно как все.