Украденный бриллиант - Жюльетта Бенцони

– Держите! Налейте нам и выпейте сами до ужина полный бокал. Мне кажется, он вам необходим, а потом расскажете нам вашу историю, которую мы с нетерпением ждем.

Женщины слушали историю о грозовой ночи в замке Хивер поначалу с улыбками, а потом все озабоченней. В особенности Лиза, лицо ее покрылось пугающей бледностью. Внезапно Мэри встала и направилась к телефону.

– Я боюсь, что случилась беда, – прошептала Лиза. – Кому ты собираешься звонить?

– План-Крепен! Приглашу ее завтра приехать. Нам надо переговорить с ней, и мне кажется, что времени терять нельзя!

– Что ты имеешь в виду?

– А то, что исчезновение американцев, снимающих кино и увлеченных эпохой Тюдоров, означает… В общем, от наших друзей можно ждать чего угодно, и я уверена, госпожа де Соммьер и Мари-Анжелин думают точно так же. Они же рассказывали мне о «преображении», которое происходило у них в доме.

Приглашение в Чартвелл было настолько приятно План-Крепен, насколько неприятен был ультиматум Ланглуа. Что можно успеть за два дня? Теперь хотя бы можно оглядеться. Звонок Мэри окончательно улучшил настроение Мари-Анжелин, она снова была в седле. Разумеется, художница пригласила и госпожу де Соммьер, но та из вполне понятной вежливости должна была остаться с хозяйкой, которая в критическую для них минуту оказала им гостеприимство. А вот Мари-Анжелин ни за что на свете не отказалась бы от приглашения. Безупречный Питер, конечно, действовал ей на нервы, но интуиция ей подсказывала, что дело не обойдется без Лизы.

После драматических событий, пережитых во Франш-Конте, когда Мари-Анжелин едва не погибла при весьма трагических обстоятельствах, она стала лучше понимать Лизу. Ее уже не удивляло, что дочь банкира и жена коллекционера-ювелира, которая могла носить какие угодно драгоценности, с годами стала ненавистницей исторических украшений, всегда роскошных, и не важно, королевские они или нет. Из-за них сходило с ума столько вполне разумных людей. Взять хотя бы леди Аву Астор. Она была готова на все, лишь бы заполучить желанное украшение!

А вот опасные и увлекательные приключения, которые Мари-Анжелин пережила вместе с побратимами Альдо и Адальбером, невероятно украсили ее монотонную жизнь с маркизой, и она не собиралась и в дальнейшем от них отказываться. Напротив! Она была рада, когда что-то происходило! Но только не кошмар, который грозил Альдо сейчас.

* * *

Мари-Анжелин вспомнила, как в библиотеке имения Водре-Шомар она, глядя Альдо в глаза, протянула ему великолепный бриллиант, ограненный в виде пирамиды, сияющий ярче солнца, – знаменитый талисман Карла Смелого.[26] Князь от удивления онемел, потом осторожно взял его своими длинными пальцами, хорошенько рассмотрел и вернул обратно.

– Так вот, где он, – только и сказал Альдо. – Кто бы мог подумать!

– Разумеется, никто. Но в любом случае, он ваш. Я взяла без спроса рубин и возвращаю бриллиант. Думаю, это справедливо.

– А я так не думаю. Тем более зная, при каких обстоятельствах камень у вас появился. Будет честно, если он останется у вас.

– У меня? Но что мне с ним делать, господи боже мой?!

– Он будет вашим драгоценным тайным сокровищем. Спрятанный в сейфе надежного банка, камень перестанет вызывать алчность и зависть. А потом вы передадите его наследникам.

– Не издевайтесь, какие еще наследники? Разве что ваши дети! Но если я вас правильно поняла, вы не хотите принять его в свою коллекцию, где этот бриллиант стал бы звездой.

– Для других, возможно, но не для меня. Послушайте, продайте его моему тестю. Он с ума сойдет от радости и сделает вас богатой женщиной.

– Мне хорошо и так, я не нуждаюсь в деньгах. А наследниками все равно будут Антонио, Амалия и Марко. Ну, так что же?

Воцарилось молчание. Оба смотрели на протянутую руку Мари-Анжелин, где дерзким вызовом сиял и переливался бриллиант. Внезапно, взглянув Альдо в глаза, Мари-Анжелин спросила:

– Где он?

Им не нужно было называть имя. Они его знали. Гуго! Человек, который, будучи до глубины души христианином, совершил преступление и взял на душу тяжелейший грех – стал отцеубийцей. Хоть и невольно.

Мари-Анжелин задала еще один вопрос:

– Надеюсь, по крайней мере, не под арестом?

– Он вас спас и исчез.

– И где же Гуго теперь?

– В Нормандии. В аббатстве Ла-Трапп.

– Так вот как он распорядился своей жизнью? Сурово. Я надеялась, что Гуго выберет Гранд-Шартрёз.

– Он мало чем отличается.

– Природа разная. Вокруг Шартрёз так красиво. Я много слышала о Ла-Трапп. Мне хотелось бы туда съездить.

– Я бы вам не советовал. И, собственно, с какой целью? Понять, какой тяжести вериги надел на себя ваш спаситель?

– Нет. Передать талисман отцу-настоятелю. У каждого монастыря есть сокровищница, разумеется тайная. Мне кажется, несчастливый бриллиант наконец обретет там покой.

– Но это невозможно, План-Крепен. Вы знаете правила лучше меня. Женщины не имеют права переступать порог аббатства, а мужчины с большим ограничением.

И все-таки Мари-Анжелин съездила в аббатство, держась за руку госпожи де Соммьер и затаившись в глубине машины Адальбера. Чуткая тетя Амели не могла не понимать, что гнетет душу ее компаньонки.

Нет ничего суровее и мрачнее, чем аббатство Ла-Трапп в департаменте Орн.

Оно расположилось на берегу притока реки Итон, неподалеку от Се, у подножия взгорья, где начинаются леса Перш и Трапп. С южной стороны от него блестят многочисленные пруды, выкопанные монахами на протяжении веков. Основан монастырь был в 1147 году и прошел через все пороки и искушения, а в 1664 году его аббатом стал Арман де Рансэ, обратившийся к Богу после тяжелейшего испытания: его обожаемая любовница была обезглавлена, и он установил в монастыре новый и очень суровый устав.

Автомобиль затормозил в лесу, где было так темно, что он словно бы растворился в потемках. Мари-Анжелин и госпожа де Соммьер различили вдалеке монахов, которых привыкли чтить как слуг Господа. Они направлялись к воротам в аббатство. А само аббатство?.. Оно казалось точь-в-точь таким, как о нем прочитала Мари-Анжелин в одной старинной книге перед отъездом. «Само это место среди голых гор, черных болот и развалин, при взгляде на которые больно теснит сердце, внушает ужас своей дикостью, и можно понять, почему люди выбрали его, чтобы жить, обратившись мыслями к смерти».

Даже знакомый План-Крепен маленький монастырь на границе со Швейцарией не был воистину обителью одиночества и мертвой тишины, каким было это аббатство. Здесь не кричали в ущелье птицы, не хлюпало болото, не гудел, призывая на службу, колокол.

Одним из правил этого монастыря было молчание. Только настоятель, брат лекарь и «беседующий брат», обязанный объясняться с редкими посетителями, имели право открывать рот и подавать голос, больше никто.