Долго и счастливо? - Котов

вдруг?..» душило горло страшными картинками возможного развития событий. Я осознала, какая огромная ответственность ложится на мои плечи, и меня замутило. Конечно, если Вонка примет на себя часть этой ответственности, то вдвоем нам будет легче и, поддерживая друг друга, мы сумеем стать отличными родителями. Но захочет ли он? Одно дело — поделиться сказкой, а совсем другое — бременем ответственности. Вечный ребенок, празднующий торжество жизни, сознательно отказавшийся от взросления, будет вынужден стать взрослым. Душа, которой нужны свобода и полет, отныне будет крепко-накрепко привязана к другому существу. И это… это подрежет ему крылья. Кем он станет, приняв на себя ответственность? Будет ли он прежним?

Я встала как вкопанная.

Я могу измениться сама, но я не могу просить у него изменений. И не могу изменять его. Не могу, потому что люблю его и уважаю его свободу.

Но есть ли у меня выбор? Ведь одно лишь мое признание в том, что я жду ребенка, уже вынудит его принять на себя ответственность. Уже лишь это изменит его. За него все решили, и это несправедливо. Вонка споткнется о свой камень перемен, и, получается, этот камень подброшу ему я. Я стану проводником перемен. Я определю его судьбу. Я убью его своими руками. Разве я могу это допустить? Уж лучше бы он никогда меня не встретил! Тогда он был бы счастлив, как счастлив сейчас в своем неведении. А теперь не только наш корабль медленно, но верно идет на рифы, но и он сам, его натура, его личность. И кажется, уже ничего нельзя сделать. Нет! Нет! Я отказываюсь в это верить, потому что всегда должен быть выход! Ведь должен?..

========== Часть 21 ==========

До фабрики я добираюсь вконец измученной, чувствуя, что полная волнений бессонная ночь истощила все мои внутренние резервы. Я мечтаю только о горячем душе и прохладных свежих простынях. Еще, может быть, о сэндвиче с курицей, потому как последние пятнадцать часов во рту у меня не было ни крошки.

В Шоколадном цехе я встречаю миссис Бакет. В одной руке у нее бумажный пакет с выпечкой, из которого торчит длинный французский багет, в другой — пятилитровая пластиковая канистра с молоком.

— Элизабет, доброе утро! — она машинально пытается помахать мне рукой, но так как руки ее заняты, то лишь чуть приподнимает канистру. — Я знаю про Мэтти. Мы все за нее переживали. Как все прошло?

— Мальчик. Три кило четыреста. Решили назвать Джейкобом, — устало мычу я в ответ, еле ворочая языком. — Как у вас дела? Не видели Шарлотту?

— Прелестная девочка: вчера она с нами поужинала, а перед сном они с Чарли еще поиграли в «скраббл». Сейчас мы все вместе как раз собираемся завтракать. Не хотите ли с нами?

— Нет-нет, спасибо за предложение, но я так устала — лучше пойду лягу.

— Вы точно уверены, что не голодны? А то Вилли тоже решил к нам примкнуть. А еще у нас гостья из Италии, Франческа: она говорит, вы уже познакомились.

Сон так неожиданно проходит, будто шоры падают с глаз. Восемь утра — не слишком ли раннее время для визитов? «Да, рановато, — звенит у меня в голове тоненький противный голосок, — если только она не оставалась здесь на ночь». Я дергаю головой, отряхиваясь от этого скверного голоска, как собака отряхивается от воды после купания. Даже моя страсть к самомучительству не позволяет мне предаваться безумию в той мере, чтобы смотреть на вещи вот так: отбрасывая в сторону всякую логику и здравый смысл. Вонка, застегнутый на все пуговицы, словно опутанный незримым коконом, может пригласить сюда Франческу, только если имеет какие-то планы на ее корпорацию. Неужели он собирается принять ее предложение об объединении? Но зачем ему это нужно? И тут я ловлю себя на том, что понятия не имею, как идут дела у фабрики: процветает ли она или наоборот терпит нелегкие времена. Я всегда видела в ней только сказочное воплощение собственных грез, поэтому и думать не желала о ее финансовой стороне: о причудливых узорах денежных потоков, образующих ее изнанку и будто клейкой лентой прикрепляющих мечту к реальности. О каркасе всякого бизнеса, коим является пресловутая прибыль. О крепостной стене, защищающей от финансовых бурь и нашествий вражеских армий, — конкурентоспособности. Фабрика — это не другая страна и не иное измерение, в первую очередь, это проект. И чтобы он существовал, он должен окупаться.

— Да, миссис Бакет, знаете, я, наверное, останусь ненадолго. Мы давно не завтракали все вместе, — и я прохожу внутрь вслед за ней.

В домике Бакетов все уже собрались за большим столом и оживленно переговариваются, то и дело сбиваясь на веселый смех. Шарлотта первой замечает меня и, поднявшись с места, порывисто обнимает, вместо слов приветствия интересуясь исходом родов. Поздоровавшись с остальными, я вешаю пальто на крючок и занимаю свободный стул рядом с Вонкой. Франческа сидит напротив: темные кудри выбиваются из-под алого берета, длинные висячие серьги c шариками сердолика на концах покачиваются в такт ее звонкому смеху. Сейчас на ней куда меньше макияжа, чем в нашу первую встречу, и это делает ее лицо более подвижным и выразительным.

— Элизабетта, доброе утро! У вас сонный вид, но ручаюсь, хороший кофе вас взбодрит. Мы, итальянцы, жить не можем без кофе! — словно в подтверждение своих слов она берет круассан и опускает его кончик в чашку.

— Это сразу видно, — беззлобно бурчит дедушка Джордж. — У вас словно пропеллер в…

— Папа! — укоризненно оборачивается миссис Бакет, но Франческе хоть бы что: подмигнув дедушке Джо, она громко хохочет:

— Certo! Я всегда была гиперактивна. Помню, в детстве мама научила меня, как беспроигрышно играть в крестики-нолики, и я состязалась с каждым ребенком на право целый день играть его любимой игрушкой. Пока все игрушки не оказались полностью в моем распоряжении. И что бы вы думали я сделала? Я устроила настоящий рынок прав собственности. На следующий день дети принесли мне свои наклейки, каштаны, марки, гелевые ручки с блестками — кто во что горазд, чтобы выкупить право на свою любимую игрушку. Конечно, воспитатели, прознав об этом, потребовали от меня раздать всю «дневную выручку» обратно. И я была так возмущена этой несправедливостью, что после случившегося наотрез отказалась ходить в детский сад.

Эта незатейливая история преподнесена с такими неподдельными эмоциями, что я, не выдержав, смеюсь вместе со всеми. Франческа начинает мне нравиться. Она любит и умеет находиться в центре внимания. Среди незнакомых людей ведет себя открыто и непосредственно, не испытывая никакой неловкости,