Долго и счастливо? - Котов

и оттого наблюдать за ней одно удовольствие. Я вижу, что Франческа приглянулась и Бакетам: они все стремятся вступить с ней в разговор, каждый то и дело останавливает на ней восхищенный взгляд. Неудивительно, ведь ко всему прочему, Франческа хороша собой: сейчас в ней нет раздражающей искусственности, которая смутила меня в день нашего знакомства, она сияет добродушием и искренней радостью, и я ловлю себя на том, что с детским восторгом любуюсь ею, околдованная ее чарами вместе со всеми.

— Элизабетта, попробуйте этот йогурт. Я его принесла, чтобы вас угостить… ну и чтобы похвастаться новинкой от Salto. Ничего подобного вы еще не пробовали, гарантирую! Он нежный и воздушный, по консистенции где-то между пастилой и взбитыми сливками, просто сам тает на языке. Вот возьмите, возьмите побольше, а то мистер Вонка отказывается, чем очень меня обижает.

Я, не в силах ослушаться, кладу себе немного йогурта из большой миски и, зачерпнув белоснежную горку, отправляю ложку со сладостью в рот, чувствуя, как давит на меня нетерпеливый взгляд Франчески, приготовившейся к бурным овациям.

— Ну и? И? И? Это божественно? Не томите меня, Элизабетта! Что говорят вам органы чувств? К каким богам они взывают?

Йогурт кажется мне приторным, но Франческа так доверчиво простирает ко мне руки, такая живая, порывистая, полная волнительных ожиданий, что мне страстно хочется ее порадовать, как взрослому где-то на уровне инстинктов всегда хочется вызвать улыбку ребенка.

— Это великолепно, Франческа. Очень-очень вкусно.

— И вы не пробовали ничего подобного? — она с надеждой смотрит мне в рот.

— Нет, никогда, — улыбаюсь я, забыв, где нахожусь, и чем чреват такой ответ.

Будто пронзенный стрелой, Вонка резко поворачивает голову и сверлит меня возмущенным взглядом.

— Ну-ка, Элли, — он бесцеремонно придвигает к себе мою тарелку и хищно вонзает ложку в растекшееся белое облачко. Потом проглатывает лакомство, задумчиво проводит языком по губам и наконец поднимает внимательный взгляд на Франческу:

— Это… недурно. Но я бы сказал, что это скорее мусс, чем йогурт.

Франческа, сияя, как фонарный столб, хлопает в ладоши:

— Воистину знаменательный день — я обведу его красным в календарике! Первая похвала от мистера Вонки. Sono sicura, мы с вами сработаемся!

— Увидим, — поджимает губы Вилли.

— Ощутим и узреем, — поддразнивая его, кивает Франческа и вновь, встряхнув копной волос, заливается хохотом. Ее нахальство настолько органично и невинно, что совсем не вызывает у меня отторжения.

Я с беспокойством перевожу взгляд на Вонку — как он отреагирует? — но тот и бровью не ведет. А невозмутимая Франческа, будто не понимая, что ходит по краю лезвия, продолжает гнуть свое:

— Мистер Вонка, как мне вас лучше называть: Вильям? Или Вилли?

— Лучше «мистер Вонка».

— Ах! — ни капельки не смущенная решительным отпором, Франческа делает широкий жест рукой. — Мы же будущие бизнес-партнеры, к чему нам эта шелуха официальности! Мне что же прикажете на брудершафт с вами выпить? Боюсь, Элизабетта будет против — и правильно, я бы тоже погремела тарелками. Ну, хорошо, мистер Вонка — я вижу, вы сердитесь — пусть на первых порах все будет так, как вам хочется. Но потом, когда наши конкуренты взвоют и запросят пощады, мы еще вернемся к этому разговору. Сегодня продолжим экскурсию, верно?

Завтрак пролетает как миг. Когда я поднимаюсь к себе, на меня снова наваливается усталость, и я, плохо соображая и засыпая на ходу, открываю в ванной краны, а сама долго смотрю на себя в зеркало. Несвежие волосы, стянутые на затылке, синева под глазами, бледное изможденное лицо и старый свитер. Я никогда не была особенно красивой, но сейчас, в эту самую минуту, я просто страшненькая. Перед глазами всплывает смеющееся лицо Франчески, ее ослепительная рекламная улыбка, локоны и живой взгляд. Я остервенело кручу кран, увеличивая напор воды. «Мистер Вонка, как мне вас лучше называть: Вильям?» Стянув через голову свитер, я разглядываю свои некрасиво торчащие ключицы, потом медленно, несмело касаюсь живота, как будто уже могу что-то чувствовать.

Что и говорить, если бы жизнь была гонкой, я бы отстала от Франчески на милю. Она не намного меня старше, а в одиночку управляет корпорацией и кажется всерьез увлечена своим делом. Вдобавок, она красивая как картинка, веселая, независимая, да и дерзости ей не занимать, а еще какой-то удивительной… легкости что ли? Не похоже, что она будет вести с собой длинные и нудные диалоги, не похоже, что она может быть зациклена на идее какой-то иной, возвышенной жизни, которой, может, и не существует вовсе. Про таких говорят «идет по жизни смеясь». Таких уважают за то, что они воплощают мечты в реальность. Такие обычно не замечают меня — так они далеки. С такими я не соревнуюсь — я восхищаюсь с трибун.

========== Часть 22 ==========

Когда я просыпаюсь, на часах — половина второго. Я долго потягиваюсь, переворачиваясь с боку на бок, чувствуя вялость и дремоту, знакомые, должно быть, всем любителям дневного сна. Минуя длительные переговоры со своей ленью, я все же поднимаюсь с постели и, шлепая босыми ногами по полу, бреду на кухню. Там достаю из вазы с фруктами зеленое яблоко и бездумно надкусываю его. И то ли его смачный хруст, то ли история Шарлотты — которая прочно укрепилась в моей ассоциативной памяти на одной полке с зелеными яблоками — возвращают меня к действительности. Я понимаю, что надо мной все еще довлеет одна жизненно важная и неимоверно деликатная задача, и сегодня мне понадобятся все мои дипломатические навыки, чтобы достичь желаемого. И не только. Я должна быть во всеоружии.

Я снова иду в душ, чтобы взбодриться, а после, накинув халат, отодвигаю в сторону створку раздвижного шкафа и в замешательстве смотрю на свой скудный гардероб. Стыдно признаться, но арсенал невелик. Первым делом, когда я переехала, верный себе Вонка сунул нос во все шкафы и ящички. Заглянув в гардеробную, он долго хмурился, а после, не выдержав, поинтересовался: «Элизабет, я что-то не пойму… где твоя остальная одежда?». Мое лаконичное «все внутри» его не устроило. «Но как… как же… как это возможно, — недоверчиво бормотал он, словно разгадывая хитрый ребус. У него одних пар обуви было больше, чем у меня за всю жизнь.

За прошедшее время мое равнодушие к одежде никуда не делось. Как и прежний стиль, если это можно назвать стилем: подчеркнутая строгость для работы и максимальная простота для повседневности.

Я долго колеблюсь между двумя платьями: вишневое выигрышно подчеркивает фигуру, но белый отложной воротничок заставляет меня чувствовать себя школьницей, а телесное с коричневым ремешком