Зульфагар. Меч халифа - Николай Стародымов

Уже тело омертвело,

Но душа не улетала,

На погост присела

И на нас с тоской глядела.

С того света — взор печальный,

С того света — глас прощальный.

Еще мучит скорбь печали

Перед бездной вечной дали.

И укор в прощальном взгляде:

Мы живем в раю, как в аде,

Вместо радости — раздоры,

Не хозяева, а воры…

Вместо доброго согласья

Мы несем одни несчастья.

Ради Дьявола — богатства

Продаем друзей и братство.

И как птицы мы не пели,

И к любимым не летели.

Мы от зависти лишь тлели

И бежали к мертвой цели.

С того света — взор печальный,

С того света — глас прощальный.

Еще мысли в нем земные,

Только горькие, чужие…

Вот только не дано простым смертным услышать этот голос и эти мысли, адресованные им с того света… Ясно только, что те, кто шли сейчас к гробу Михаила, как, впрочем, и сам он, отнюдь не склонились перед властью его величества Золотого тельца. Какой уж тут, право, золотой телец, на этой нищенской получке… И друзей, братство они не продавали. Не оттого ли взор его печален?..

Они все вместе вышли на улицу и сразу разбились на отдельные группки — по отделам. Вся стоянка по Фуркасовскому переулку была плотно забита транспортом, в основном служебным, в том числе и ритуальными автобусами.

— Тягостная процедура, — пробормотал Анатолий.

Ему никто не ответил. Что тут отвечать, в самом деле…

И без того неширокая улица Большая Лубянка на период прощания с погибшим стала еще уже. Тесный тротуар не в силах был вместить огромную, все прибывающую, толпу сотрудников ФСБ, пришедших проститься с погибшим товарищем, а потому часть мостовой отгородили специальными заборчиками. Гроб был по традиции выставлен на специальном постаменте в зале клуба, расположенного здесь. Офицеры и прапорщики охраны, в отличие от остальных сотрудников службы безопасности, были в форме с васильковыми просветами и окантовкой на погонах и фуражках, регулировали проход внутрь. Прощание с погибшим — единственный случай, когда внутрь этого помещения можно попасть, не предъявляя удостоверение; оно и понятно, кто ж из посторонних сюда на такое мероприятие заявится… Хотя, конечно, лучше бы таких случаев было поменьше…

Рядом с входом в клуб раз за разом открывалась дверь в расположенный здесь магазин «Седьмой континент». Магазин богатый, дорогой, пришедшим проститься с товарищем сотрудникам не больно-то по карману… Вот и посматривали они друг на друга неприязненно: толпившиеся перед входом в клуб — и протискивавшиеся с тележками, набитыми деликатесами, к своим припаркованным иномаркам. Извечный антагонизм людей, которые разделились по кардинальному признаку: одни знают, что любой из них, выполняя приказ командования и действуя в интересах государства и народа, легко и просто может оказаться на месте человека, с которым ныне он пришел проститься — другие легко и просто делают деньги, зная, что ни сами, ни их дети никогда в «горячую точку», на которой они эти самые деньги делают, не попадут, и которым эти непонятные люди, которые служат государству, которое их может послать в «горячую точку», сейчас мешают проходу к иномаркам. Вот такая вот сложная словесная эквилибристика.

…Подошла очередь пройти внутрь сотрудникам ЦОС.

В просторном фойе клуба сумрачно и торжественно. С колонны опять смотрит Соломатов. Портрет переснят из личного дела, а потому Михаил совершенно не похож на себя — слишком зажат и напряжен; и почему это на прощальных мероприятиях положено вывешивать такие неестественные статичные фотки… На груди парадного мундира — несколько медалей… Были бы они у него на груди тогда, в тот роковой день, может, и остановили бы, отразили какую-нибудь одну, быть может, самую роковую, пулю… Под портретом сухое описание: «Родился… Закончил… Проявлял… Дисциплинированный и инициативный… Будучи в служебной командировке на Северном Кавказе… Выполняя служебное задание… Проявил отвагу и героизм… Вызвал огонь на себя… Память останется в наших сердцах…»

А над плотной колонной шелестит привычный негромкий гомон.

— А через полгода никто его уже не вспомнит… И-эх, жисть моя жестянка…

— Хватил — через полгода! Через неделю…

— Только семья…

— Кстати, у него дети есть?..

В гробу Мишка выглядел спокойным и умиротворенным. Хотя, кто его знает, может, это косметолог в морге постарался…

Людмила Васильевна, жена, а теперь уже вдова Михаила, сидевшая неподалеку от постамента со стоявшим на нем гробом, смотрела на его профиль словно на некий абстрактный предмет. Умом она понимала, что это он, Миша, ее муж… И ее душа уже приняла факт, что Миши уже нету… И вроде бы смирилась с тем фактом, что больше никогда его не увидит…

И все же… Все как-то ожидалось, что приедет она с этой тягостной церемонии домой, а он уже там… Или позвонит и спросит: где, мол, бродила так долго…

Понимала, что такого не будет. А внутри как будто что-то гнездилось, будто все происходящее — неправда… Как в кино: видишь на экране похороны, попивая чаек, привычно сопереживаешь героям, и в то же время знаешь, что сменится картинка и где-то там, за кадром, последует команда «Стоп! Снято!» — и «покойник», улыбаясь, поднимется из гроба…

Совместная жизнь Соломатовых складывалась отнюдь не безоблачно. Эта его работа, когда ни нормированного дня, ни свободного времени, ни выходных, ни полноценных отпусков… Вечная нехватка денег… Командировки, после которых опять же приходилось платить государству деньги, потому что немыслимо прожить на такие гроши в командировке…

А вокруг жизнь! Москва!! Соблазны!!!

Первым стал богатенький торгаш. Машина, выезды на природу, шампанское, рестораны… Мишке, конечно, доброжелатели сообщили. Ну да только Людмила тогда сумела оправдаться, да притом так, что Мишка сам же начал рты затыкать тем же «доброжелателям»… Так и пошло: Михаил мотался, крутился, служил… Рты, веря жене, затыкал… Понимая, что на государственную зарплату не проживешь, подрабатывал, когда подворачивалась возможность — ну да только какие уж тут особые возможности у офицера безопасности, у которого неограниченный рабочий день, зато более чем ограниченная получка и напрочь отсутствует доступ к материальным благам!..

Что же касается самой Людмилы… Потом у нее был еще один бизнесмен, живший по соседству. Потом еще, живший подальше… Шампанское, поездка на курорт, деньги…

Мишка, конечно, что-то подозревал. И скандалы у них случались, да только они лишь усугубляли ситуацию: мстить ему — ничего, кроме одной звезды на погонах не имевшему, неудачнику — мстить ему было если не приятно, то во всяком случае такие скандалы оправдывали ее поведение в собственных глазах. Себя вообще легче всего оправдывать…

Впрочем, рисовать их жизнь только черной краской было бы неверно. Так ведь нынче многие семьи живут: поругаются — помирятся, разбегутся — сойдутся… Бывали и у Людмилы с Михаилом добрые периоды. Однако потом опять захлестывало. И главная беда — безденежье. От нее свары, скандалы, нервотрепка… И если в такие периоды подворачивался кто-нибудь, Людмила отрывалась на стороне по полной программе.