О ком плачет Вереск - Ульяна Соболева

Первые несколько дней он делал вид, что меня не существует. Мне казалось, что я ему очень не нравлюсь. Однажды, когда он доил корову, а я принесла свежее сено, молоко забрызгало ему шею, и я хотела вытереть капли платком, он вскочил с табурета и пулей вылетел из коровника.

— Ваш сын… он меня не любит. Может быть, ревнует к вам.

— Роман — особенный парень. У него берет время привыкнуть к людям и начать доверять. Бог не дал ему острый ум, не дал ему редкие таланты, не дал дар красноречия. Но он дал ему доброе сердце и работящие руки. Здесь — это самое главное. Он привыкнет, и вы подружитесь. Как можно не любить тебя, Юля? Ты слишком прекрасна, чтобы кто-либо оставался равнодушным.

Она была права, мы все же подружились. После рождения теленка Лулу. Слабого, вялого. Выходили вместе, поили из бутылочки. Роман мне нравился… Не как мужчина. Как брат. Мы дурачились вместе, он научил меня ловить рыбу острогой и собирать червей для приманки. Все свое свободное время я проводила в церковной школе. Помогала детям из коммуны делать уроки. И мне нравилось то, что я делаю. Как будто мне удалось вынырнуть из кошмара. Удалось стать снова человеком. Нужным, значимым, любимым.

Но затишье всегда бывает перед бурей. Потому что человек не может быть счастливым и спокойным слишком долго…

ОН начал мне сниться. Каждую ночь. Как будто нарочно влезал в мои сны. Раздирал их покровы. Преследовал меня, трогал своими руками, губами, давил своим сильным большим телом. И там, во сне мне нравилось то, что он делает. Я извивалась, кричала, молила не прекращать. Между ног зудело и пульсировало в ожидании того наслаждения, которое испытала с ним однажды. Во сне меня трясло от похоти и страсти. Я, задыхаясь, ловила чувственные, большие губы Сальвы… Мои руки сами скользили по телу. Трогая там, где касались его наглые, проклятые пальцы, сжимая грудь, трогая кончики сосков и содрогаясь всем телом, представляя его искаженное гримасой страсти лицо, с приоткрытым скривленным ртом, горящими бешеной жаждой глазами. И эта пульсация, до боли, до дрожи во все теле. Пока пальцы сами не находят ту самую вожделенную точку. Тот дергающийся узелок. Которого касались ворсинки вереска… там… в лесу. Едва пальцы дотрагиваются до него, и меня выгибает, раздирает от наслаждения, и я тону в адских глазах Сальваторе, извиваясь в оргазме.

«Даааа, Вереск, я же говорил тебе, ТЫ — МОЯ. Порочная, грязная девочка. Тебе хорошо? Ты кончала, представляя мои пальцы?»

А потом ощутила привкус крови во рту, на руках, под собой. Я тонула в этой крови… И я точно знала, чья она.

«Ты предала нас, Юля. Ты отдала свое сердце убийце. Смотри, что он сделал с нами, дочка… Мы мертвы. Нас больше нет. Как ты можешь любить и хотеть убийцу своих родителей? Ты….должна отомстить за нас. Кровь за кровь, Юля». Голос отца вырвал из жаркой истомы, прошелся ледяной плетью по разгоряченному телу.

Я просыпалась утром и ненавидела себя. Ненавидела свое тело, свое сердце. Свою душу. Ненавидела в себе всё, что так жаждало Паука. Мне было стыдно. Я терла мылом свои пальцы, пытаясь смыть с них въевшиеся следы собственного удовольствия.

С этого сна все началось. Как будто дьявол влез в мою жизнь на расстоянии и вывернул ее наизнанку. Но не сразу, а постепенно.

Утром, к молитве к нам пришел отец Алехандро и позвал Франческо на беседу. Их долго не было, и я видела, как Луиза озабоченно выглядывает в окно, прислушивается к их голосам и посматривает на меня.

Они вернулись, когда завтрак уже остыл. Франческо выглядел расстроенным и растерянным.

— Что случилось, Святой Отец?

— Ко мне приходят люди и… они озабочены пребыванием девушки в нашей коммуне. Она вносит раздор и подталкивает к греху. Я не могу открывать тайну исповеди… но это правда. Многие мужчины в деревне борются с искушением, видя здесь незамужнюю красивую девушку.

— И… и что теперь делать?

— Она должна выйти замуж… или уехать.

Луиза в ярости поставила графин с водой на стол.

— Я не собираюсь принуждать ее к замужеству. Мы дали ей приют. Как можно ставить такие условия?

— Наша община, Лу, не принимает чужаков. У нас свои законы, и вы все живете по ним. Количество времени, отведенное для пребывания чужака — полгода. А эта девушка здесь уже намного больше.

Мое сердце тревожно колотилось, в горле пересохло. Я с ужасом думала о том. Что мне придется уехать. Куда? Я так привыкла к ним, я полюбила их, я надежно спряталась.

— За кого выйдет замуж? Никто не приходил ее сватать. Ты и сам знаешь, у нас в деревне нет неженатых парней…

— Есть, — возразил Алехандро, — твой сын.

Я быстро посмотрела на Романа. Он с невозмутимым видом оторвал кусок булки и прожевал, не глядя на родителей и священника. А потом вдруг громко сказал.

— Если она согласится — я женюсь.

И я согласилась. Я бы согласилась на что угодно, лишь бы ОН никогда меня не нашел. И тогда я еще верила. Что не найдет. Что я надежно спряталась. Ведь прошло больше года, и никто меня не искал…

* * *

— Не бойся, Юля, я ни к чему тебя принуждать не буду.

Мы ехали на рынок на старой машине Франческо продать мясо и купить нам кольца. Помолвка состоялась, и нас уже поздравил каждый житель деревни. Теперь я официально считалась невестой Геррарди.

— Я не боюсь.

— Знаю, что не боишься… а еще знаю, что не любишь меня. И никогда не полюбишь.

Я повернулась к нему, посмотрела на упрямый профиль, соломенные волосы, четкую линию губ.

— Откуда знаешь?

— Когда человек любит, все его чувства обостряются. И он болезненно ощущает невзаимность, на подсознательном уровне. А еще… видит таких, же больных, как и он сам. Ты больна не мной. Но симптомы похожи.

— Ты ошибся. Я никого не люблю!

Отвернулась к окну.

— Я не умею любить. Только ненавидеть.

— Через несколько лет, если у нас не будет детей, мы сможем расторгнуть брак, но уже никто не посмеет выгнать тебя из общины.

И сжал мою руку.

— А я буду счастлив, что мог быть с тобой рядом и называть своей женой.

Роман любил меня. По-настоящему, чисто, открыто. Когда блага любимого ставишь выше своих, когда чужое счастье занимает первое место и нет эгоизма. Но я оказалась подлой, я собиралась воспользоваться его любовью, чтобы как можно дольше прятаться о того, кого любила сама.

Италия. Сан-Биаджо 2005 год

Ты умеешь любить…

Зверски, голодно,

Отрезая пути к отступлению,

Отрезвляя циничным холодом

И ломая сопротивление.

Оставляя ожоги…