О ком плачет Вереск - Ульяна Соболева

Пятнами…

В каждой клеточке…

По автографу

Там, под кожей…

Надежно спрятаны…

Несводимые иероглифы.

Под копирку…

Такими же буквами…

Под броней изо льда и пламени

Не зажившими, старыми шрамами,

Что когда-то тебе оставила…

Нескончаемо…

До безумия…

Обещая однажды убить…

Очень нежно…

И непредсказуемо…

Ты умеешь МЕНЯ любить…

© Ульяна Соболева

Его не было несколько дней. Как передышка или глоток свежего воздуха. Ощущение, будто руки развязали и ослабили ошейник. Я даже вышла на улицу, гуляла в саду. Когда-то, будучи маленькой и наивной, я мечтала войти в этот дом невестой Сальваторе, а сейчас…сейчас я думала о том, что с радостью приехала бы сюда на похороны. ЕГО похороны. Даже представляла себя во всем черном, представляла, как опускают гроб в могилу и ставят огромный деревянный крест. С табличкой «Сальваторе ди Мартелли». Внутри меня взрывается триумф и адская боль.

А потом… Не знаю, что потом. Наверное, пошла бы в вересковое поле, раздвигая руками мягкие колосья, ступая босыми ногами по теплой земле. К воде. Шла бы вперед, все дальше и дальше, глубже и глубже, пока свобода не станет врываться в легкие, и мое легкое, чистое тело не ляжет на мелкую гальку, устилающую дно, и сквозь толщу воды я буду видеть голубое небо и колышущиеся колосья вереска, а вдалеке слышались бы наши голоса… Верзилы и маленькой девочки. Ведь она не смирилась бы с его смертью. Она бы не смогла жить дальше без него…

Пение птиц и свежий воздух бодрили и создавали иллюзию свободы. Но на самом деле я по-прежнему в тюрьме, изменились лишь условия пребывания в ней. Мой Палач дал мне иной статус и права. Теперь слуги не смотрели мне в глаза, склоняли головы и выполняли мой малейший каприз. Наверное, Паук, считал, что таким образом можно стереть все кровавые воспоминания из моей памяти.

Ноги сами понесли к беседке и яме за ней. Но меня ожидал интересный сюрприз — никакой ямы уже не было. Ровная земля, трава и клумбы с… вереском. Сердце тихонько дернулось. Восторг вперемешку с суеверным страхом. Как будто внутри меня живут два человека. И каждый испытывает совершенно полярные эмоции… и от этого можно сойти с ума. Так не бывает. Невозможно так люто любить и так же люто ненавидеть.

— Он приказал закопать ее, когда ты сбежала… Закопать вместе с тремя охранниками, которые пропустили машину с мусором без тщательной проверки.

Голос Марко заставил резко обернуться, и внутри кольнуло жутким ощущением собственной вины. Сколькие еще умрут из-за меня? Как долго будет продолжаться это безумие? Я приношу людям горе, боль и жуткие потери. Тащу за собой шлейф горя и боли, черный шлейф вечности.

— А потом посадил здесь вереск. Лично. Копал землю руками и таскал воду ведрами. — Марко прошелся к клумбам и тронул цветы носком туфли. — За ними следит садовник… У этих цветов…, — он засмеялся, — свой собственный раб. Он приходит каждый день и на коленях ползает в этой клумбе, выбирает сорняки.

И мне не понятно — он то ли насмехается, то ли говорит с горечью.

Марко изменился за это время. Ушла сильная бледность с лица, пропали страшные синяки под глазами. Спина стала ровнее, он снял очки и даже начал казаться симпатичным. Наверняка, девушки находят его привлекательным. В элегантной рубашке, модных штанах и с длинной прической он казался чуть старше и серьезнее. На его щеках такая же легкая щетина, как раньше носил Сальва. Они даже стали чем-то похожи. Словно копия брата, только нарисованная пастельными карандашами с другого ракурса.

Но, наверное, трудно избавиться от воспоминаний и привычных ощущений. Для меня Марко остался болезненным юношей, с сутулой спиной, толстыми очками, вызывающий щемящую жалость. Как младший брат… но еще больше (наверное, стыдно так думать) он мне напоминал больную собаку с преданными глазами, ласковую и немного раздражающую фанатичной любовью. Да, я знала, что Марко меня любит. Женщины всегда такое видят и чувствуют. Но его любовь… она не вызывала уважения, не вызывала ничего, кроме отчаянного желания избавиться от нее. Как будто тяготила, заставляла чувствовать себя обязанной.

— Ты изменился. Почти не похож на себя прежнего. Вырос, возмужал.

Наверное, для него это прозвучало, как комплимент, и он улыбнулся. Похож все же на Сальву. Улыбка преображала его лицо. Она ему шла намного больше, чем вечная скорбь и озабоченность неземными материями.

— Да, мне намного лучше. Занялся спортом, изучаю право и уже помогаю отцу. Теперь я веду всю юридическую документацию семьи.

Гордится и доволен собой. Даже я за него порадовалась. Они оба фанатично любили своего отца и им было важно его мнение. Когда-то Марко рассказывал ей о том, как отец похвалил его за удачно сданные экзамены, и эта похвала была сродни полету.

— Ты молодец. Ты всегда был хорошим и целеустремленным мальчиком… Спасибо тебе за помощь. Без тебя я бы не смогла сбежать… Ты так много сделал для меня, Марко.

Парень подошел к одному из цветков вереска и вдруг безжалостно его раздавил подошвой ботинка.

— Она была напрасной! Ничего не вышло!

— Ну почему? Два года свободы многое для меня значили. И если бы не ты, у меня бы их не было.

Парень поднял голову и мрачно посмотрел мне в глаза.

— Теперь ее у тебя никогда не будет! Ты стала его женой!

Прозвучало очень зло, необычайно зло для Марко. Я привыкла видеть его другим. Мне всегда казалось, что он добрый и нежный мальчик. Не способный на ярость. Наверное, я во многом ошибалась. И в отношении него тоже.

— Да…теперь я стала женой твоего брата.

Раздавил еще один цветок.

— Поздравляю.

— Спасибо.

Говорить о том, что это было против моей воли, бесполезно. Он и так все знает, и поэтому его злость мне непонятна. Как будто в этом браке есть и доля моей вины.

— Если бы ты поехала туда, куда сказал я — он бы тебя не нашел! — и тут же ушел от конфликта. — Ладно. Мне пора. Надо рассматривать иски против отца.

Развернулся и направился в сторону дома, а я заметила, как он прихрамывает на левую ногу.

— Марко!

Обернулся.

— Я рада, что у тебя все хорошо… прости, что так эгоистично оставила тебя без донора.

Продолжил идти к дому, а я смотрела на раздавленный цветок и чувствовала его удушливый запах. Теперь он ассоциировался у меня только со смертью.

* * *

Теплые струи воды падали на разгоряченное тело. Летняя жара никогда раньше не напрягала, а сейчас казалась удушливой и сводящей с ума. Кондиционеры в огромном доме, конечно, спасали, но после улицы тело казалось липким и грязным. Прохладная влага остудила голову, заставила расслабиться напряженное тело.