Не опали меня, Купина. 1812 - Василий Костерин

FIN

На этом оканчиваются записки Марка-Матьё Ронсара, вернее, мой перевод его рукописи.

Осталось сказать, что после двух лет переписки и кратких встреч Николетт стала моей женой. Живём мы в Москве. Ходим в храм святого Иоанна Воина на Якиманке, что напротив Французского посольства. «Нашу» церковь выбрала Николетт. Ждём ребёнка. Над его именем долго не думали: будет Матвейкой в честь далёкого предка. Николетт пытается сделать обратный перевод с русского на французский «Записок» своего прадеда. Покоробившаяся, с размытыми страницами рукопись лежит у нас на книжной полке. Николетт хотела оставить её в Париже, но я уговорил привезти в Россию. Теперь надеемся, что современная техника поможет хоть что-нибудь восстановить. Рядом с ней лежит молитвенник Марка-Матьё и двухтомник французского историка Лакретелля-младшего, вышедший в 1810 году. Книга посвящена истории Французской революции, и в ней есть пометки Марка-Матьё в тех местах, где критически говорится о Наполеоне. Вот что осталось нам в наследство от французского офицера, нашего предка.

Мы надеемся, что Николетт всё же переведёт мой перевод на французский (каково звучит — «переведёт перевод»!), и мы впишем его в посиневшие от воды и чернил листы утраченных «Записок». И главное: после долгих мытарств и хождений в Министерство культуры Франции Николетт всё же получила разрешение на вывоз в Россию иконы Неопалимой Купины. Не оставлять же её там! Ведь моя Николетт — последняя в роду Ронсаров. Теперь образ стоит в красном углу и согревает нас тихим мягким и тёплым духовным сиянием. Друзья говорят, что надо бы пожертвовать икону в храм. Но куда? Церковь Неопалимой Купины большевики закрыли в 1928 году, а через пару лет снесли. Сколько же уничтоженных храмов на их совести?! Теперь там безликий скверик. Даже и место-то не использовали! Может, когда-нибудь и восстановят храм Неопалимой Купины на Девичьем поле. Три Неопалимовских переулка постоянно напоминают о нём.

А маленький человечек, задуманный Марком-Матьё Ронсаром, всё так же стоит коленопреклонённый на полях образа и покаянно молится за себя, за нас и за весь род людской.