Под крышами Парижа - Генри Миллер

Требует дать ответ, кто лучше трахается, она или Таня, маленькая пиздюшка, как называет ее Александра. Что такого особенного я в ней нашел? Ну ладно, был бы мальчишка… она бы поняла, как понимает Питера… в конце концов если уж Тане так хочется, пусть трахается с парнями своего возраста, но иметь дело с солидными мужчинами… какая мерзость… это одинаково плохо и для них, и для Тани. Что, скажите на милость, она будет делать, когда вырастет? Чем тогда будет удовлетворять свои аппетиты? И… но ладно, возвращаясь к началу, разве взрослая женщина, такая как она, не лучше удовлетворит потребности мужчины, чем какая-то тощая мокрощелка, которую и подержать-то не за что, соска, у которой…

Как, черт возьми, может мужчина ответить на такой вопрос? Таня — совершенно особый случай, к ней нельзя подходить с общепринятыми мерками, потому что нигде больше ничего подобного не найти. Спрашиваю, почему сама Александра так привязана к девчонке. А, ну это совсем другое дело! Здесь имеет место мотив инцеста. Будь Таня чужой, не ее дочерью, ничего бы и не было… совершенно ничего. Она могла бы спокойно разгуливать перед Александрой день и ночь в любом виде… Чушь собачья, да и только! Конечно, родственная связь служит удобным оправданием и, наверное, придает отношениям дополнительную остроту, но я нисколько не сомневаюсь, что Таня залезла бы к Александре в постель в любое удобное для себя время.

Александра ударяется в воспоминания. Похоже, дочка утаила от мамаши самые пикантные детали своих приключений с мужчинами, но ей все равно есть что рассказать. Для меня самая, пожалуй, интересная новость состоит в том, что каноник Шарентон, оказывается, оказывал на Александру немалое давление, убеждая вручить дочь заботам его и дьявола. Ей удалось отстоять девочку, прибегая к разного рода уловкам. Сейчас, конечно, это все в прошлом, но если бы меня сегодня вечером не оказалось рядом, с дрожью в голосе говорит Александра… ох, даже трудно представить, чем бы все кончилось.

За разговорами она снова распалилась да и меня немного разогрела. Мой набухающий член зажат у нее между ног, она трется об него так и не сомкнувшимися створками раковины… И вот уже без каких-либо с нашей стороны усилий лысый хрен просунул голову в щель. Я бы вполне согласился оттянуть ее вот так, с ленцой, однако Александре нужно совсем другое, энтузиазма у нее хоть отбавляй. В конце концов она просто забирается на меня и показывает, как, по ее мнению, следует этим заниматься.

Что может быть приятнее, чем лежать на кровати, предоставив разошедшейся не на шутку бабенке обрабатывать тебя со всех сторон. Делать вообще ничего не надо, все делают за тебя, причем в лучшем виде. Александра сама знает все приемчики, это вам не какая-нибудь соплячка, которой надо показывать, как что работает. К тому же она действительно старается не за страх, а за совесть, можно сказать, душу вкладывает и, главное, без всякой оглядки на честь, достоинство и прочее. На мой взгляд, если сучка трахает вас в такой позиции, то ни о каком достоинстве нечего и говорить, черт, его еще можно как-то сохранять, отсасывая из шланга, но в этой вот сумасшедшей скачке, когда все трясется и прыгает… нет, ни малейшего шанса.

Мне еще ни разу не попадалась женщина, которая, оседлав вас, не поддалась бы соблазну посмотреть, как там что происходит. Оставаясь сверху, вы можете драть ее неделю за неделей, и это не пробудит в ней абсолютно никакого любопытства, но стоит позволить ей сесть в седло, как она тут же начинает оглядываться — нет ли где зеркала. Александра не исключение; попрыгав пару минут, она соскакивает, хватает зеркальце с ручкой, возвращается и… Одного взгляда на то, что происходит внизу, оказывается достаточно, чтобы она почти кончила. Нет, так не должно быть, восклицает наездница, однако потом, присмотревшись получше, меняет мнение. А что, пизда у нее очень даже хороша, и полюбоваться на нее в действии — одно удовольствие.

Теперь ей не терпится понаблюдать, что случится, когда мы кончим… Впрочем, к нужному моменту глаза у нее стекленеют, так что цель эксперимента остается недостигнутой.

Несколько следующих минут ей ни до чего нет дела. Лежит на спине рядом со мной, раскинув ноги, словно охлаждая перегревшийся движок, потом выражает желание поговорить о Шарентоне. Ясно, что происходившее там никак не дает ей покоя, хотя она и уверяет меня, что в ужасе от этого безобразия… Конечно, Шарентон уже отымел каждую овечку из своего стада… надо быть полным идиотом, чтобы упустить такой шанс… а если кто-то еще кого-то не вздрючил, то лишь по чистой случайности. Какой ужас! Какая гадость! Теперь эта картина будет стоять у нее перед глазами. Она жутко перепугалась в первый вечер, когда ее схватили и понесли к… Ну, к тому… чудовищу… я, возможно, не обратил внимания… В него заливали освященное вино, которое затем изливалось через тот громадный член… Боже, она так напилась в первый вечер…

Спрашиваю, что она намерена делать теперь… может быть, вернется в лоно католической церкви? Нет, вряд ли… похоже, ее тяга к мистицизму сошла на нет. Что делать дальше, Александра еще не знает. Как на мой взгляд, не стоит ли отдать Таню в монастырь?

Таня и монастырь… большего абсурда не придумаешь. Девчонка совратит саму мать-настоятельницу… через пару Недель обитель превратится в сборище веселых подружек, и во всем заведении не останется свечи, которая не издавала бы странный запашок. Александра вздыхает и соглашается со мной. Но что делать? Что делать… такая дочка и у собственного отца отсосала бы.

Ей снова хочется. Чтобы привести мой член в рабочее состояние, она берет его в рот. Вывести беднягу из транса не так-то просто, но Александра настроена серьезно, и после разнообразных манипуляций, в ходе которых она разве что не проглотила предмет вожделения, он начинает наконец обретать нужные кондиции. Однако в тот момент, когда я уже готов к очередному испытанию, у Александры появляется не самая лучшая, на мой взгляд, идея. Пытаюсь ее остановить, но поздно — она втирает во влагалище несколько капель бренди. Интересно же посмотреть…

Эффект проявляется незамедлительно. Она роняет мой член, подпрыгивает, соскакивает с кровати и начинает метаться по комнате как сумасшедшая с громкими воплями. Зажав пораженное место руками, мчится к столику, хватает платок, начинает обмахиваться, осыпает себя пудрой и даже — что уже совершенно непонятно — забирается на стул и спрыгивает. Если бы такие пляски устроила Таня или даже Анна, было бы не так забавно, но Александра… такая уравновешенная дама!

В конце концов она все же возвращается в постель. Может быть… если я вставлю… Не заставляя просить себя дважды, загоняю по самую шляпку, и Александра визжит ‘на пределе голоса… теперь ей надо, чтобы я поскорее вынул. Ну уж нет! Заталкиваю еще глубже и ни шагу назад. Трахаю ее до посинения, и чем громче она пищит, тем больше мне нравится.

Дрючить сучку, которая так визжит и мечется, было бы еще веселее, если бы это не походило на попытку прокатиться на велосипеде по палубе попавшей в шторм яхты. Я уже выдавил последнее, а Александра все еще сучит ногами так, словно пытается добраться до пружин. Без всякого предупреждения запускаю струю.

Поняв, что происходит, она впадает в неистовство. Стараюсь успокоить… в конце концов горит у нее… с моей стороны это всего лишь акт милосердия… нельзя допустить, чтобы столь прекрасный инструмент пострадал… И что вы думаете — ей нравится. Вопли стихают… просит подлить еще… обхватывает меня руками… стонет, что кончает… Слышу, внутри что-то булькает.