На корабле полдень - Александр Зорич

— Не смешно совсем, — огрызнулся Княжин.

Лобановский промолчал, чтобы «не разжигать».

Эстафету досужей болтовни принял обычно неразговорчивый, как и подобает ветерану, Серега Цапко.

— Не знаю, Княжин, утешит тебя это или нет, но на правах старшего товарища обращаю твое внимание, что наш вылет по времени и месту увязан с основной операцией флота…

— Чего-о? — Переспросил Княжин.

— Увязан, говорю! Так что можешь гордиться! — Продолжил Цапко уже громче. — Хотя комкрыла Меркулов поставил нашей группе самостоятельную задачу «Лететь туда-то, искать таких-то», на самом деле нам явно отведена роль пробного шара… То есть мы своим пролетом вскроем для главных сил вражеские боевые порядки.

— А если нас… того? — Не унимался Княжин.

— Если нас «того», в школах, где мы учились, привинтят к стенам мемориальные доски. Вызолотят на них хризолином имена, годы жизни и портреты анфас, без намека на сходство… А нас самих, точнее, массогабаритный эквивалент нашего праха, с почестями захоронят на военно-космическом кладбище в поселке Николина Гора, что под Москвой. И на могилах наших вырастет…

— Лейтенант, задробьте, — жестко одернул моего друга Дофинов. — Знаете как буддийские монахи говорят? Завтра ты будешь там, где сегодня твои мысли. Мораль: не надо про кладбища.

«Поучи нашего Цапко-парашютиста щи варить», — подумал я, но промолчал.

Тем временем мы, набрав скорость сорок семь километров в секунду, неслись к Глаголу.

Сегодня с нами не было дальнозоркого «Асмодея». А значит, мы могли полагаться только на «Параллакс» — родной орлановский радар. (Присутствие в нашей группе двух «Громобоев» картины не меняло — их радары были послабее наших, что служило платой за громоздкий генератор защитного поля на борту.)

«Параллакс» был неплох, очень неплох. Но все-таки, при нашей скорости время гарантированной реакции на контакт с целью типа «флуггер» падало до ста секунд.

Поэтому я всю дорогу угрюмо помалкивал и сосредоточенно пожирал глазами экран тактического монитора.

И недаром!

Ладно бы появились цели типа «флуггер», то есть имеющие размеры хотя бы метров этак двадцать пять! Но! До поры скрытые своим фирменным интерференц-полем, чоругские планетолеты истребительного барража выпустили на нас… дископтеры, едрёный корень!

Маленькие вертлявые фиговины, засечь которые было в десятки раз сложнее, чем флуггеры!

Так что никаких ста секунд судьба нам не подарила. Рой красных меток вспыхнул посреди тактического экрана адским костром.

Парсер мгновенно рассчитал, что до наших смертельных объятий осталось двадцать шесть секунд!

— Эскадрилья, к бою! — Скороговоркой скомандовал я.

Одновременно со мной заорал Дофинов:

— Всем оставаться на курсе! Не отключать автопилот!

«Во всем слушайся Дофинова», — мелькнули в моем сознании слова Меркулова. Мелькнули, и враз усмирили мою командирскую гордыню. В принципе ведь, если по уставу, то что это за новости — командира дополнять?

— Эскадрилья, подтверждаю Дофинова! Держимся курса! Пилотам «Орланов» — переворот на сто восемьдесят! Ввести в действие огневые точки защиты хвоста! Режим — «автомат»!

«Орланы» крупнее других наших массовых истребителей — «Дюрандалей» и «Горынычей». Благодаря этому конструкторы смогли впихнуть в корму машины маленькую вертлявую лазерно-пушечную установку.

Она была слабовата против серьезного флуггера, но имела феноменальную скорострельность и ракеты сбивала отменно!

Я подумал, что дископтеры по своим ЛТХ ближе к ракетам, чем к флуггерам. И, пожалуй, только наша точка защиты хвоста будет в подобной ситуации полезна.

— Бьем кормовыми лазерами! — Повторил я для надежности. Все-таки на «Орланах» мы летали недолго, нужные автоматизмы в сознании еще не сформировались.

Бой на встречных курсах вспыхнул через секунду.

Дископтеры отработали по нам из своих диковатых одноразовых пушек-картечниц. Вслед за чем чоругские боевые роботы устремились к выбранным жертвам в стилистике героев анимэ-комиксов — камикадзе. Разве что не заорали в эфир «Ниппон банзай!»

Не стоит и говорить, что любое, даже касательное, столкновение с дископтером означало для «Орлана» или «Громобоя» мгновенную гибель.

Поэтому всё во мне буквально звенело от дурных предчувствий.

Выполняя указания Дофинова, мы не задействовали ни одного маневрового движка. Не отклонились от своих траекторий ни на сантиметр. Что, с моей точки зрения, предельно упрощало электронным мозгам дископтеров решение задачи встречи.

Но Дофинов был прав.

Мы стояли на своих траекториях как влитые. А вот дископтеры, попав под огонь наших кормовых лазеров — зафигуряли.

Они реагировали на обстрел настолько нервно (отрабатывали какой-то чересчур хитроумный алгоритм группового поведения), что с траектории сошли даже те боевые роботы, которые нашему обстрелу не подверглись!

В итоге вся эта камарилья прошла сквозь наш строй как дробь сквозь стаю воробьев.

Суммарная скорость сближения была у нас порядка семидесяти километров в секунду — поэтому мы не то что даже испугаться не успели, мы зафиксировать их взглядом не смогли!

Полсекунды назад нам в лицо мчалась неотвратимая смерть. А уже через секунду — смерть растворилась в непроглядной черноте за кормой.

Как поется в популярной песне, от которой два сезона тряслась и стонала наша общага:

Вчера с тобой мы шуба-дуба,

Теперь же вот — расстались грубо…

Затем на закраинах тактического экрана на полминуты показались сами чоругские боевые планетолеты. Но эти достаточно крупные корабли размером с наши «Андромеды» просто не успели как следует разогнаться, чтобы перехват был успешным…

Авантюрный план Меркулова-Дофинова воплощался в жизнь. Мы лихим кавалерийским наскоком прорвали чоругский барраж. А немногочисленные паладины ягну, как мы и надеялись, устрашились двух «Громобоев» с их великолепным защитным полем…

Следующим испытанием для моих нервов должна была стать атмосфера Глагола. Мало того, что мы собирались пройти ее с неприличной для серьезных мужчин торопливостью, так еще в конце нам предстояло падение прямиком в эту их «трешку»…

Об аномальном гравимагнитном стационаре я старался думать как можно меньше. Припоминаю, мой самый близкий, а ныне покойный друг Коля Самохвальский любил повторять, особенно выпимши, что, по его скромному мнению, все проблемы в жизни человека — от переизбытка у него атеизма. Ну то есть от того, что человек думает будто Бог не знает о тех сложных жизненных ситуациях, в которых человек оказывается.

А если вдруг отбросить атеизм и принять, что Бог все-таки знает… То получается, что бояться нечего!