Дагестанская сага. Книга II - Жанна Абуева

Сейчас, оглядываясь назад, он понимает, что в жизни он постоянно учился и, оглядываясь вокруг, перенимал всё полезное, не стесняясь спрашивать. И не боясь дерзать.

Айша положила на раскалённую сухую сковороду очередной тонко раскатанный пласт из белой пшеничной муки и горячо зашептала:

– О великий Аллах, ниспошли мир и покой душе моего любимого мужа Ансара!

Вот уже многие годы женщина пекла по четвергам традиционные горские лепёшки из пресного теста за упокой души своих близких, перечисляя всех по именам и моля Бога о снисхождении к ним там, где они теперь пребывали.

Имена Ибрагим-бека и Парихан, Ансара и Шахри, Манапа и братьев, родителей Ансара и дядей Айши сотни раз произносились над дымящимися на сковороде лепёшками. Запах их вылетал в приоткрытое окно и должен был достигнуть душ усопших, дабы они, получив свою порцию угощения, равно как и ходатайства перед Всевышним, могли пребывать в удовлетворении и довольстве живыми. А перед всеми этими именами в первую очередь произносилось, как и положено, имя пророка Мухаммеда.

Иногда лепёшки заменялись халвой. Её ароматный запах также был предназначен достичь душ умерших вместе с соответствующими молитвами.

В эти же часы в нескольких сотнях километров от Буйнакска, в городе Хасавюрте немолодая, некрасивая и нелюбимая Ансаром Кумсият, некогда бывшая его невестой, также на протяжении многих лет размещала на горячей сковороде тонко раскатанный пласт из теста и обращала вместе с молитвой горячие слова к Всевышнему:

– О Аллах, пошли мир и спокойствие душе моего любимого… двоюродного брата Ансара!

Арсен смотрел на сидящую за третьей партой Клару Юрченко и размышлял о том, отправить ей записку или всё-таки не отправлять. Клара была новенькой и приехала в Дагестан из Владивостока, где отец её служил майором в воинской части, из которой был нынче переведён в Буйнакск.

Девочка понравилась Арсену сразу, даже несмотря на её крошечный рост и густо усеянное веснушками лицо. Карие глаза глядели из-под золотисто-русой чёлки на мир серьёзно и чуть настороженно, и именно эта её настороженность привлекала к себе Арсена, которому до Клары не нравилась ни одна из школьных девчонок. Эти серьёзные глаза так взволновали его мальчишеское сердце, что он просто ощутил необходимость сказать ей об этом.

По правде говоря, записка была уже два дня как написана, и, поразмыслив, он даже решил, что для такой… воздушной девочки, как Клара, простой запиской обойтись нельзя, нужно её художественно оформить, и тогда он красиво обвёл текст витиеватой рамочкой, пририсовав в углу что-то похожее на цветок. Записка гласила: «Клара! Ты мне нравишься! Давай с тобой дружить!». Оставалось лишь незаметно подсунуть её адресату и ждать ответа.

После уроков, когда класс почти опустел, а Клара замешкалась у своей парты, выкладывая из портфеля его содержимое и что-то в нём сосредоточенно выискивая, Арсен, посвистывая, прошёл мимо неё и небрежно закинул записку в девочкин портфель.

Вечер прошёл в томительном ожидании завтрашнего дня, когда, по его расчётам, Клара, прочитав записку, должна была ответить ему, как он надеялся, утвердительно.

На следующий день Клара по-прежнему не обращала на него внимания, зато Татьяна Николаевна, неожиданно вызвав Арсена с урока физкультуры, повела его в учительскую, где у стола завуча Ольги Михайловны сидела его мама.

– Это ты писал? – зловещим шёпотом спросила Татьяна Николаевна, брезгливо держа двумя пальцами листок бумаги с текстом, обведённым красивой рамочкой и с цветком в углу.

Увидев свою записку в руках ненавистной учительницы, Арсен почувствовал, как кровь прилила к его щекам. Мальчик молча стоял, не поднимая глаз и слыша, как смущённая мать переспрашивает у Татьяны Николаевны, что это за листок.

Сидевшая рядом Ольга Михайловна лишь качала головой и укоризненно смотрела на Арсена.

– Ты что же это себе позволяешь, а? – Голос Татьяны Николаевны постепенно набирал высоту. – Вместо того чтобы учиться, пишешь какие-то глупые записки и отвлекаешь от занятий девочку, отличницу! Когда она дала мне эту записку, я просто была в шоке!

От возмущения голос учительницы достиг совсем уж высокой ноты, и Арсену показалось, что дальше она уже просто не потянет. В другой раз он расхохотался бы, но сейчас ему было не до смеха, и, весь охваченный унижением, он стоял с опущенной головой, не произнося ни единого звука.

– Сынок, зачем ты это написал? – виноватым голосом спросила Фарида. – Какая может быть дружба между девочкой и мальчиком? Ты должен думать об учёбе, а не о дружбе!

– Вот именно! – снова вступила в бой Татьяна Николаевна. – В таком возрасте думать о таких вещах! Это же просто не-до-пус-ти-мо! Ольга Михайловна, а вы что думаете обо всём этом?

– Э-э… видите ли… Я, разумеется, также считаю, что… э-э… рановато, рановато! – Казалось, что Жданова вот-вот расплачется. – Ты видишь, Арсен, вот сидит твоя мама, которую я очень уважаю… И папу твоего мы все очень уважаем… И вот ты их позоришь своим поведением! Не стыдно тебе?!

Мальчик по-прежнему хранил молчание.

– Ну что ты молчишь? – воскликнула Татьяна Николаевна. – Скажи что-нибудь! Стыдно тебе за свой поступок или нет?

Видя, что ответа от Арсена не дождаться, она обратилась к завучу:

– Я хочу поднять данный вопрос на родительском собрании и, конечно, на классном часе. Полагаю, это должно послужить примером для остальных… в смысле того, чего нельзя делать! Мы же все понимаем, что начинается с маленькой записочки, а закончиться может неизвестно чем!

– Нет-нет, ни в коем случае! – поспешно сказала Жданова. – Думаю, сегодняшнего разговора вполне достаточно. – Заметив недовольное лицо Татьяны Николаевны, она добавила: – Но, если подобное ещё раз повторится, тогда конечно! Так ты всё понял? – спросила завуч у мальчика.

Не ответив, Арсен ринулся из учительской и, миновав свой класс, выбежал со двора. Оказавшись на улице, он остановился в нерешительности, а потом побежал в сторону городского стадиона. На стадионе всегда кто-то занимается, и если ему не удастся самому поиграть в футбол, то всегда можно посмотреть, как играют другие.

Вечером он долго ворочался без сна в своей постели, раздираемый обидой и разочарованием в этой девочке с золотисто-русой чёлкой и серьёзным взглядом карих глаз. Эх ты, ябеда, мысленно обращался он к Кларе, ябеда ты и больше никто! Отныне она уже не тревожила его воображение, и, когда на следующий день Арсен вошёл в свой класс, третья парта лично для него была пуста.

Шамиль отличался от своего брата во всём как внутренне, так и внешне, и потому к концу дня его школьная форма выглядела так, словно он её только что надел, а безупречно повязанный пионерский галстук сидел на его шее прочно и не съезжал ни вправо и ни влево, как это бывало у других ребят.