Куриный Бог - Мария Галина

— Лесом?

— Да, лесом. А начальство тут у вас какое-нибудь есть?

Они одновременно кивнули. Такие Труляля и Траляля. Ни в повадке их, ни в интонациях не чувствовалось никакой фальши.

— Захар на карьер уехал, — сказал старший, — там крепь обвалилась. Да нет, все в порядке, никто не пострадал. Но мороки много. Мы тут, видишь, строимся сейчас. Птицеферма, оранжерея… мастерские. Вон там, видишь? Там будет школа. И больница. — Он держался с достоинством человека, который не имеет причин заискивать перед пришельцем. — Хлебопекарня… — Труляля явно не нуждался в одобрении, ему просто нравилось перечислять — мол, вон сколько всего сделано.

И поскольку похвала лишней не бывает, он сказал:

— Угу. Здо́рово.

— Ты бы, друг, устроился пока. — Старший спохватился, что расхвастался и позабыл о правилах гостеприимства. — Вот там клуб, видишь? — Он указал подбородком на длинное двухэтажное строение, приземистое и добротное. С самого начала строили его с таким расчетом, чтобы надолго, подумал он.

— Спасибо.

Клуб, надо же…

— Ты все ж кто, инспектор? — крикнул Труляля ему в спину. А может, это был Траляля…

Он оглянулся:

— Да.

Но они уже вернулись к своим бревнам.

К клубу недавно пристроили веранду (стружки еще валялись повсюду, завитые, точно локоны красавицы) — судя по размеру, будущий танцпол. Свежеструганные светлые доски приятно пахли, он вообще любил резкий, свежий запах дерева. Но сейчас веранда была пуста. Вообще, народу, если не считать Труляля и Траляля, он не видел. Все заняты делом? Или, напротив, сидят по домам и не делают ничего?

Свет с сырого неба лился серый, тусклый, перила почти не отбрасывали тени. В просторном зале было еще темнее, хотя у них наверняка есть солнечные батареи и все эти ионные лампы… к тому же, кажется, ветровая электростанция — он видел ветряки у кромки воды… Видно, кому-то просто нравилось сумерничать.

На стенах резные деревянные панно, сработанные неуклюже, но старательно: трогательная попытка украсить суровый быт чужого мира.

В зале в дождливые дни тоже наверняка устраивали танцы, дело молодое, но сейчас тут была просто столовая — массивные, зато удобные скамьи, скатертей на столах нет, ну и не надо; дерево столешницы мягко блестит, отражая льющийся из окон тихий свет.

К столовой примыкает наверняка такая же просторная кухня; оттуда доносились приятные запахи и звяканье посуды.

Он откашлялся и постучал костяшками пальцев о косяк; звук получился неубедительный — дерево слишком сырое. Тем не менее из кухни выглянула крупная русоволосая женщина со скуластым, чуть сонным лицом. Не его тип.

— Гость, — сказала она, — надо же! Я вас в окно видела. Да вы садитесь.

Он отодвинул тяжелую скамью и сел. Столешница вся в мелких царапинах, словно по ней скребли жесткой мочалкой. Так оно и было, наверное.

— У нас давно не было гостей, — женщина чуть пожала круглыми плечами, — года три. Нет, меньше, вру — экспедиторы приезжали, когда перебрасывали технику. Помогали налаживать. А как вас зовут, гость?

— Ремус, — он привстал и слегка поклонился, — Павел Ремус. А вас?

— Ханна. — Она коротко кивнула, словно подтверждая.

Ну да, фамилий тут нет. Зачем фамилии?

— Так вас всегда звали? — спросил он зачем-то.

— Нет.

Голос чуть напрягся, подбородок чуть выпятился. Есть прошлое, которое хочет забыть? С другой стороны, здесь многие так.

— Будете есть? Или подождете, пока все соберутся? — Она вновь расслабилась, посмотрела на него с умеренным любопытством. Здесь ее территория, она — королева супов и каш, владычица еды, а он — пришелец, бродяга. Никто.

— Я голоден вообще-то, — честно сказал он.

— Ох! — она улыбнулась бегло и виновато. — Извините.

И торопливо исчезла в огромной кухне — он слышал, как мягкие подошвы шаркают по половицам, — потом вернулась с дымящейся миской. Миску она держала в больших ладонях, словно та не была горячей. Потом вновь убежала и вернулась с нарезанной горкой теплого ржаного хлеба.

— Спасибо. — Он придвинул миску. — Посидите со мной, Ханна.

Она уселась напротив — не слишком близко и не слишком далеко.

Он зачерпнул варево. Капуста, крупа, грибы. Грибницу всегда возят с материнки, она быстро разрастается. Вообще, вкусно.

Ханна сидела, поставив локти на стол и обхватив плечи руками. Она смотрела в окно — чуть тяжеловатый лоб, чуть коротковатый нос, круглый подбородок на фоне серого светящегося неба.

— Вы тут всегда работаете, в столовой?

— Нет, что вы! — удивилась она. — Мы дежурим. Просто эта неделя — моя. Холостяки предпочитают здесь столоваться. Иначе так и будут лопать всухомятку.

— Везет им. Вы хорошо готовите.

— Спасибо. А вы правда инспектор?

— Правда. — Он поскреб ложкой дно и вытащил последнюю порцию грибных ломтиков.

— Вам, наверное, к Захару.

— Да, к Захару. Но он в каменоломне. Пускай придет пообедает… отдохнет. Мне не к спеху. Послушайте, а добавки можно?

— Да, — обрадовалась она, — да, конечно! — Она забрала миску и вышла, чтобы заменить ее полной. — Может, хотите отдохнуть? — Теперь она стояла, вежливо ожидая, пока он начнет есть и ей можно будет вернуться к плите. — Там, наверху.

— А что там?

— Комнаты для холостяков. Ну и так, на всякий случай — кто-то поссорится с женой, или вот когда экспедиторы приезжали…

— Значит, тут можно остановиться? У вас?

— Конечно. Собственно… любая семья примет вас с радостью, но я так думаю, что тут вам будет удобнее. Свободнее.

— Тогда… можно ключ?

— Там открыто, — сказала Ханна, — у нас не запирают двери. Просто занесите вещи, и все.

* * *

— Прямо с материнки?

Крупный и краснолицый Захар в домотканой рубахе с расстегнутым воротом походил на подрядчика или прораба. С рабочими такие ладят, с начальством — как когда. Штормовка висела в углу и была влажной — на улице моросило.

— Да. Ну… я бывал в разных местах. Но сейчас — да. Оттуда.

— И… как там все?

— Сперва хорошие новости или плохие? Хорошая вот: Пакистанский конфликт урегулирован. Южно-Китайская республика подписала пакт с Севером…

Захар кивал, но глаза выдавали его — они были равнодушны. Он и спросил, скорее, для порядка, из вежливости. Материнка для него — отрезанный ломоть. Его больше занимало, как получше укрепить обвалившийся свод каменоломни.

— Мадридский протокол подтвержден. Я, собственно…